– Скверно то, что я сам боялся…

 – Ты не очень усердствуй,– – замечает мой друг, видя, что я принимаюсь за копченую рыбу.– – Как бы после долгого голодания тебе не сделалось плохо.

 – От такой еды плохо не сделается, это тебе не кислые яблоки.

 Борислав не понимает по-настоящему значения моих слов, полагая, что это какая-то поговорка, и продолжает:

 – Значит, все же боялся?

 – Боялся, как бы вы не поймались на шифрограмму…

 – Поначалу чуть было не поймались, но потом нам стало ясно, что нас ловят на крючок. В центре знают, что ты не способен на предательство.

 – Боялся, что поймаетесь,– – повторяю я, с сожалением отодвигая от себя копченую рыбу.– – Особенно когда потерял связь…

 – Связь была потеряна отчасти по твоей вине.

 – Почему по моей?

 – Потому что связного взяли уже на следующее утро, когда он регистрировал твой билет.

 – А пленки?

 – Пленки, к счастью, были уже переправлены. А связного взяли. Но ничего… Он объяснил, что билет ему дал какой-то турист, попросил его об этой услуге за небольшое вознаграждение. Полиция, конечно, не поверила, но объяснение было вполне правдоподобным, поскольку человек работает в справочном бюро при вокзале и постоянно имеет дело с туристами. Так что в конце концов его отпустили.

 – Но в следующий вторник опять никто не пришел.

 – Как же могло быть иначе? Не могли же мы послать другого человека, пока не удостоверились, что тот не сообщил полиции пароль, место встреч и все прочее. Не могли же мы сами толкнуть тебя в западню. А когда все было установлено, вторник уже прошел.

 – А я, грешным делом, подумал, что вы клюнули…

 Борислав достает пачку «Кента», закуривает и бросает сигареты на стол.

 – Ты, я вижу, опять стал курить?– – поинтересовался я.

 – Что делать…

 – Не курить,– – говорю в ответ и снова закуриваю.

 Первая сигарета оказывает на меня такое же действие, как в том сне, который я видел с открытыми глазами. Правда, тогда в роскошном холле на Зендербульваре я курил стоя, а сейчас сижу, и не в каком-то холле, а в добропорядочной столовой немецкого парохода.

 – Послушай, ты действительно разделался с тем негодяем?..– – спрашивает Борислав.

 – Они сами с ним разделались.

 И я снова принимаюсь за свое:

 – Когда увидел давеча, как ты смотришь и делаешь вид, что не узнаешь меня, невольно подумал, что вы от меня отреклись.

 – Глупости,– – взволнованно отвечает мой друг.– – Разве родина может отречься от своего верного сына?

 Как видно, я и в самом деле поглупел в одиночестве. Я делаю затяжку и в дремотном блаженстве вслушиваюсь в ровный гул двигателей.

 И вдруг ловлю себя на том, что снова начинаю беседовать про себя.

 «Слышишь, Уильям,– – говорю.– – Родина никогда не отречется от своего сына. Запомни это хорошенько, приятель».

 – Ты как будто дремлешь… – слышится откуда-то издалека голос Борислава.

 – Тебе показалось. Просто я закончил один длинный разговор.