|
Художник прикупил двухэтажный коттедж, «Опель-Фронтеро». К роскоши он относился в целом спокойно, но к хорошему привыкаешь быстро и вскоре представить не можешь, что можно жить хуже. Шайтан же только недавно выбрался с общаги — его жизнь там устраивала вполне, и ему, по большому счету, не надо было ничего. Галка, организовавшая еще две интимные фирмы, приобрела пятикомнатную квартиру, делала там евроремонт, план которого высмотрела в итальянском каталоге. Художник нашел ей бригаду хороших строителей, которых Галка постоянно предлагала кинуть.
— Чего с нас деньги какие-то строители требовать будут?! — кричала она. — Галка. И я это слышу от дамы? Привыкай жить, как положено леди, — усмехнулся Художник. — Нет, но отстегивать такие бабки, — она чуть не плакала. — Да, когда привыкли только брать… — Эх, — вздыхала она и, вынув целлофановый пакет с баксами из кармана новой норковой шубы, которую ей подарил дядя Леша во время очередного запоя, шла расплачиваться со строителями за только что отремонтированную большую комнату и ванную. Между тем произошло событие, имевшее для Художника огромное значение. В областном выставочном зале прошла его персональная выставка. У него было какое-то непонятное ощущение — будто он взмыл вверх, ощутил сладость полета и вместе с тем открылся для всех, распахнул свою душу. Выставка была воспринята в городе вполне доброжелательно. Его знали как карикатуриста, а теперь познакомились как с хорошим графиком. После первого дня выставки он сидел в оцепенении и смотрел перед собой. И вдруг возникла ясная, обнаженная до боли мысль — а на что он переводит свою жизнь? Что он творит со своей душой? С кем он общается — толпой одноклеточных тварей, не способных даже попытаться заглянуть внутрь себя? И на миг накатила такая жалость к себе и растраченным годам… но тут же ушла… Однажды возникло новое дело, последствий которого никто тогда представить не мог. — Тут один джентльмен за несколько неслабых партий левака вагон денег задолжал, — сказал Гринберг однажды, пригласив Художника в свой офис. — Раньше с ним проблем не было, а теперь… — Кто такой? — осведомился Художник. — Да есть мальчик-одуванчик. Живет в стольном городе. Уже месяц кормит меня обещаниями. — И что? — Будет еще год кормить, — вздохнул Гринберг. — Думаю, он нас просто кинуть собрался. — Такой смелый? — Такой жадный. И еще — ему крышуют торгуевские. Есть такие в Подмосковье. — Слышал я. Зеленый у них в паханах. — Так ты все знаешь, — всплеснул, руками Гринберг, умильно глядя на собеседника. — Предлагаешь с Зеленым на разбор? — А чего? — Гляжу я на тебя, Лева… — Андрюша, ты энергичный молодой человек; У тебя все получается… Восемьдесят пять тысяч долларов! Ты можешь представить! — Могу. — Взяли и кинули… А теперь еще у этого гада проценты накапали. Ну, сам знаешь. Счетчик-то на то и есть счетчик, чтобы тикать ночи и дни. — Значит, мальчик-одуванчик, — задумчиво произнес Художник, которому совершенно не хотелось связываться с торгуевскими. Там команда была мощная. И совершенно безбашенная. — Да. Ты себе не представляешь, что это за фрукт. Ой, что это за фрукт, — закачал головой Гринберг. — Посмотрим. Может, удастся этот фрукт сорвать, — пообещал Художник. — Сорви, Андрюша. Сорви…
Первому Влад позвонил своему бывшему сослуживцу майору Ломову, ставшему начальником отделения: — Привет. |
