Но в стране Марка Твена появился Теодор Рузвельт с «Честным курсом» и набросил узду государства на частный капитал. Вудро Вильсон создал финансовые рычаги в виде Федеральной резервной системы; и, как апофеоз — пришел Франклин Делано Рузвельт и отверг сонное ожидание президентом Гувером неведомого чуда, «когда сама заработает капиталистическая экономика». Когда же в России вернется здравый смысл, нужда в котором очевидна Клинтону и Берлускони?
Еще десять лет назад живы были иллюзии относительно того, что объединенная сила Ту + Су + МиГ + Ант даст авиацию лучше «Боинга». Иллюзии увяли с уходом из производительной сферы координатора-государства и приходом новоявленных Тит Титычей, чья алчность якобы и обеспечит наше спасение. Российское государство уходит даже оттуда, где оно в свое время блестяще победило всеобщую неграмотность, отправило в музеи эпидемии, дало веру пресловутому российскому «маленькому человеку». Теперь этот человек только раздражает тех, кто не желает знать ни отечественной, ни зарубежной истории. Он, этот российский рабочий и крестьянин, видите ли, не самоорганизован, не способен на высшую эффективность в условиях фанфар экономической свободы. Его удел — крышевание в масштабах всей страны.
А кто же тогда создал лучший в мире танк и автомат, кто первым вышел в космос, создал судно на воздушной подушке, первый пассажирский реактивный лайнер, первую в мире атомную электростанцию? Мобилизовавшее общество государство. И нет другой силы. Не сомневайтесь: если уж Клинтону было ясно, что делать, когда он призывал найти российского Рузвельта, то знайте: без массовых общественных работ под эгидой государства, без общегосударственного плана России (в условиях массовой безработицы, дисквалификации, краха национальной промышленности, эрзац-образования частных учебных заведений) из кризиса не выйти. Пора отказаться от иллюзий и в Охотном ряду, и в Кремле.
Наш самый главный ресурс — это невероятно оскорбленное национальное чувство, готовность претерпеть и создать нечто общественно значимое. То есть быть мобилизованным. Люди этого хотят. С идейно противоположной стороны нам говорят: «Вы что, хотите, чтобы опять по гудку к 7 часам утра, в стужу и темень наш современник, наш индустриальный рабочий бежал сломя голову на завод… Он же нас будет ненавидеть за очередную мобилизацию». Мне кажется, что в таких аргументах сказывается непонимание нашего соотечественника-современника, пережившего в 90-е продолжающуюся до сих пор «негативную мобилизацию» свободы от всего, «свободы от», но не «свободы для». Он нас будет ненавидеть не за раннюю побудку, а за бессмысленность своего существования, за то, что добытые кровью медали его отца стали латунными побрякушками, за поруганное достоинство, за поблекшую в несправедливости жизнь. Суть этой мобилизации — не подобие жизни в лагере, как пытаются представить ситуацию те, кто упрощает процесс для целей критики, а нахождение смысла, преодоление аномии (распада и деструкции ценностей), постановка ясных государственных целей, привлекательных для населения, социальная интеграция, формирование культурных образцов — всего того, что отсутствует в первобытном бульоне, даже заселяемом не менее адаптивными, чем те, кто выживает, гигантами большого бизнеса.
Сегодня нам пытаются показать, что на последний — главная надежда, что государство беспомощно и безденежно, государственные предприятия мало эффективны. Не новая мысль. Столкнулся с ней сорокатрехлетний Теодор Рузвельт (самый молодой в американской истории президент). После пяти месяцев пребывания в Белом доме он начал ощущать, что он слишком медленно продвигается к достижению своих стратегических целей. Если он решил войти в историю, ему нужно не откладывать главного из задуманного внутри страны — ослабления всевластия трестов. Если он не сделает этого, то останется в американской истории неотличимым от всех этих Арчеров и Гарфильдов — покорных слуг экономических воротил, считающих себя хозяевами страны. |