— А вот сейчас может случиться какое угодно наводнение, — сказал плотник полковнику Робуштиану де Араужу, имея в виду их давний спор. — Вы сказали когда-то, что наша постройка крепко стоять не будет. Так вот, кроме верхнего настила, все остальное даже не покачнулось. Если бы мы заключили пари, как вы хотели…

Пари они не заключили, но это не помешало полковнику продолжать вкладывать в определенные начинания солидные деньги. Без его поддержки сарай и близко не стал бы тем колоссом, который он с гордостью почетного гражданина Большой Засады показывал сеу Карлиньюшу Силве — новому уполномоченному «Койфман и Сиу»:

— Упорный народ — никогда такого не видал. Их ничем не сломить.

Несколько дней после похорон Сау Алтамиранду бродил будто не в себе, потерянный, не произнося ни единого слова. Даш Дореш убивалась, работая в поле, пытаясь восстановить плантации и поголовье скота. Алтамиранду сидел на земле, крошил табак и теребил кукурузную солому кончиком кинжала. Он только и делал, что курил.

Он изменился начиная с того дня, когда на фоне солнца, стоявшего в зените, увидел на вершине холма Сау, как обычно, сидевшую на камнях, — она пришла пасти коз. Она улыбалась ему. Он позвал Даш Дореш, чтобы та тоже посмотрела, но, когда мать пришла, Сау исчезла. Алтамиранду понял, что только он и козы могут видеть ее.

Она показывалась не каждый день — так, иногда. Даш Дореш отказывалась верить: ясное дело, ведь это был секрет между отцом и дочерью. Алтамиранду вернулся к работе с удвоенным рвением и пылом. Погонщики быков, которые имели с ним дело в загоне для скота, выбирая быков на убой и продажу мяса в розницу, говорили, что у Алтамиранду одним винтиком стало меньше. Но это не делало его менее ответственным и внимательным к обязанностям и договорам. Одним винтиком меньше — но достаточно, чтобы жить и работать.

Несмотря на уговоры Лупишсиниу, на то, как умоляли его кумовья Каштор и Дива, полковник не смог остаться на праздник в новом сарае. Его решение не поколебала даже новость, подтвержденная капитаном Натариу да Фонсекой, о присутствии полковника Боавентуры Андраде — владелец Аталайи обещал появиться.

Но взамен сеу Карлиньюш Силва, новый представитель «Койфман и Сиу», главной фирмы — экспортера какао, возвращаясь после своего обычного объезда фазенд, отправился не прямиком в Такараш, а задержался в Большой Засаде, чтобы поучаствовать в гуляньях. Остановился он в Центральном пансионе.

Это что еще за новости — Центральный пансион? В краткой хронике возрождения Большой Засады уже не раз упоминался пансион Норы Пау-де-Ло. Приводились такие подробности, как цвет фасада, точное расположение — на углу улицы из хибар в Жабьей отмели. Про номер дома ничего не было сказано по той простой причине, что его не было, но греховные уста Турка Фадула воздали хвалу достоинствам проституток, занимавших комнаты в заведении. Вот еще одно доказательство того, что отчеты и доклады, претендующие на серьезность и объективность, на самом деле являются предвзятыми и дутыми. В пансионе Норы Пау-де-Ло жили падшие женщины, это было прибежище порока и разврата, потому он заслужил славословия и восхваления. А Центральный пансион, без сомнения, в силу своего семейного характера оказался обречен на забвение.

«Строго семейное заведение», — гласила табличка, прибитая к фасаду. Здесь приезжие, которым доводилось побывать в селении, могли получить по умеренным ценам кров и пищу. Две комнаты, в каждой — три походные койки и три маленьких оловянных тазика. В глубине двора — бочка с водой. Что еще можно сказать о преимуществах Центрального пансиона, принадлежавшего доне Валентине и сеу Жуке Невешу? Что дона Валентина, будучи одновременно хозяйкой, кухаркой, официанткой и горничной, подчас проявляла слабость к приглянувшимся ей постояльцам или набавляла цену за постой? Она не была ни красивой, ни уродливой, но статус замужней женщины придавал ей значимости и пробуждал желание.