|
Где площади, где широкие улицы, освещенные керосиновыми фонарями, особняки и дома, в которых спереди два зала — в одном стоит вертеп, а в другом — танцуют и сидят за столами, накрытые для пастушек и артистов? В Эштансии празднования начинались с ночной рождественской службы и продолжались до дня Богоявления: на подмостках оркестр играл военные марши и шоте, на каждом углу были танцы. Но когда поля, на которых они работали, оказались заняты зеленеющими посадками сахарного тростника, Эштансия осталась на другом краю света. В Большой Засаде ни керосиновых светильников, ни колониальных особняков, ни домов с двумя залами, ни вертепов. Три с половиной десятка жителей помимо проституток-бродяжек, погонщиков, ночующих в сарае, да батраков, приходящих с соседних плантаций на ярмарку и чтобы утешить «горлицу». Но от этого рейзаду сии Леокадии не будет менее причудливым и воодушевленным.
Когда они прошли мимо фермы Алтамиранду, внучка спросила: — Бабушка, а ты не хочешь поговорить с сеньорой Кларой? — Сначала мы поговорим с Ванже, а потом с другими. Если она захочет, это будет общий рейзаду — наш и ее.
Это суматошное время — ведь не прошло еще и года, с тех пор как они приехали из Эштансии в Большую Засаду, — показалось целым веком. Сиа Леокадия с высоты своей мудрости подводила итоги: они получили все лучшее, но и пострадали от самого худшего. Здесь земля свободная, девственная, плодородная, а в Эштансии — истощенная, к тому же, принадлежащая хозяину. Здесь им покровительствует богатый родственник, помогают добрые соседи — земляки из Сержипи; много здесь хорошего. Но за это короткое время на них обрушилось несчастье, к ним пришла смерть. Несчастье принесло наводнение, уничтожив все, что было построено невероятными усилиями, в тот самый момент, когда они готовились пожинать первые плоды. Они лишились крова, а цветущие плантации превратились в грязь. Они еще не до конца пришли в себя, и вот лихорадка, то есть смерть, поселилась в Большой Засаде. Она предпочитала в основном выходцев из Сержипи. Грапиуна оказались более устойчивыми к заразе. Были даже такие, кто похвалялся, будто неуязвим, и, пожалуй, это могло сойти за правду. Из десяти жертв лихорадки — девять были похоронены в Большой Засаде, и одна — в Такараше, — шестеро родом из Сержипи, а Клементина приехала из Алагоаса — местечка, расположенного недалеко, на другом берегу реки Сан-Франсиску. Двое из семьи Ванже — муж Амброзиу и дочь Дива, которая жила с Тисау, двое из клана сии Леокадии — парнишка Танкреду и мальчик Мариозинью. Из четырех проституток, что отдали Богу душу, одна-единственная — Динаир — родилась и выросла на плантациях какао. Каэтана была родом из Букима, Глория Мария — из Итапоранги. Сия Леокадия привыкла жить бок о бок со смертью. Из всех своих сыновей и дочерей, зятьев и невесток, внуков и правнуков она уже помолилась за упокой четырнадцати душ. Вместе с двумя умершими в Большой Засаде их стало шестнадцать. Эти двое умирали и вправду страшно — в таком отсталом местечке, от болезни, у которой не было даже названия, — говорили только, что она даже обезьян не щадит. Юноша и мальчик — Господи ты Боже мой! — отдавали жизнь ртом и кишками — ужас брал на это смотреть. Рейзаду не был отменен, даже когда умер Фортунату — муж сеньоры Леокадии, глава семьи. Он отошел в мир иной, работая в поле, даже ахнуть не успел, ни секунды больным не казался. Многие годы он выступал в роли Кабоклу Гоштозинью, и, по мнению жителей Эштансии, никто, даже сам сеньор Леонарду из рейзаду Аленкаров, не читал речитатив о разделе быка лучше, чем он: После смерти Фортунату роль Кабоклу Гоштозинью потеряла постоянного исполнителя. Каждый год сиа Леокадия выбирала одного из мужчин семейства, и он читал речитатив. |
