Она подхватила лихорадку, когда уже хотели праздновать окончание эпидемии и назначали дату гулянья. На следующее утро после визита Педру Цыгана Дива пожаловалась на слабость в ногах, жар в лице и боль в кишках. Она промучилась один день и одну ночь.

Лия и Ванже пришли проведать ее и помочь. Ребенка унесли к Диноре, подальше от заразы. Тисау бодрствовал подле циновки, где Дива с каждой минутой уходила все дальше и дальше: ласковые руки, отрывистые слова, он пытался улыбаться, но безуспешно. Он принес в жертву Омолу свинью, зная, впрочем, что это бесполезно, как и два подношения на прошлой неделе. Лихорадка закрыла дорогу духам, открыла дверь эгунам, душам мертвых, и всякое создание, на чей лоб они клали руку, принадлежало им. Тисау знал об этом, но решил, что проклятая одну Диву с собой не унесет. Если он не сляжет с ней на той же циновке, перепачканной рвотой и поносом, то в таком случае он знал, что делать. Сидя тут на корточках, он все обдумал и решил.

Дива тихонько застонала, и снова мать и невестка вытерли ей нечистоты, в то время как Тисау поддерживал ее за грудь. Но от тряпок мало толку, она чувствовала себя грязной и вонючей. Она попросила, чтобы подогрели воду для купания. Лия и Ванже воспротивились: какое купание, когда все тело горит, это абсурдное желание, горячечный бред. «Но ради всего святого», — взмолилась Дива, теряя силы. Тисау приказал послушать ее — пусть это абсурд, бред, фантазии умирающей, но она имеет право на все, что захочет. Он пошел за лоханью.

С нее сняли грязную сорочку, посадили в теплую воду. Ванже и Лия ушли в кузницу, оставив ее наедине с Тисау. Голая, чистая, пахнущая мылом, она захотела, чтобы он лег с ней в гамак, хотела быть с ним рядом.

Под гамаком, неподвижный, уткнувшись мордой в лапы, лежал Гонимый Дух.

Смертный вопль, крик Тисау взрезал белое утро, в нем были страх и горе. Он разбудил народ — то же самое случилось, когда летом разлив реки вскипел у истоков и опустошил все вокруг. Какое новое испытание им грядет? Что же, мало им несчастья и страданий?

Занималась заря, и те, кто прибежал, увидели, как лихорадка стремительно ухватилась за ветер — Бог даст, она уже насытилась смертью. Девять покойников, десять с Глорией Марией, — изрядная часть населения этого захолустного местечка. Сложив и вычтя, сбросив со счетов всех, кто умер или унес ноги, они выяснили, что постоянных жителей осталось совсем немного. Они не стали ждать. Безымянная лихорадка, та, что не щадит даже обезьян, рыскала по капитании какао. Выйдя на охоту, она бродила из селения в селение, давала передышку, но никогда не прощалась навсегда.

Впереди показалась Лия, она бежала изо всех сил, кричала, молила о подмоге, звала на помощь Фадула. Быстро образовалась группа из погонщиков, проституток, жителей, которые хотели узнать, что творится. Медленно будто призрак, душа из другого мира, Тисау шел через пустырь по направлению к реке, а за ним бежал пес Гонимый Дух. На вытянутых руках он нес тело Дивы, окутанное утренним светом. Он не отпустит ее одну: там, в глубоких водах, на дне реки простираются земли Аиоки. Святотатство! Мертвых хоронят на кладбище, а живым надлежит плакать и помнить.

Ванже сбил с ног порыв ветра, и она упала в грязь, не догнав Каштора. Она умоляла его уважать смерть, чтить ее неизбежность. Появилась Бернарда и помогла ей подняться. Вихрем, будто дьявольские копыта были у нее на ногах, бежала Корока. На небе видения растворялись в обрывках облаков. Сначала несчастье — потом позор.

Фадул, едва успев натянуть брюки, побежал, чтобы обогнать кузнеца и помешать ему. Он кричал:

— Тисау, ты что, с ума сошел?

Каштор Абдуим не остановился, но и не ускорил шаг: продолжал идти как и шел. Это не был кузнец Тисау, хороший парень, которого все уважают. Это была душа из другого мира.