Исход начался в среду, когда похоронили первых жертв — старого Амброзиу и проститутку Клементину и стал активнее в последующие дни, когда количество смертей увеличилось. В набат забила дона Эстер, жена Лупишсиниу, особа, знающая толк в болезнях и лекарствах, — лихорадка пришла в Большую Засаду! Это было мнение знатока: тратить деньги на лекарства — просто глупость, давать обеты — потеря времени. В Большой Засаде не было аптеки, только четыре пузырька с микстурами в магазинчике Турка. Даже церкви не было, чтобы помолиться. Ничего другого не оставалось — только убираться из этой несчастной дыры, жалкой, а теперь еще и зачумленной.

Дона Эстер сделала то, что должна была, распространив тревогу среди соседей, испытывая удовлетворение в силу пренебрежения, которое питала к этому местечку, своего нежелания жить в такой отсталой деревушке. Помимо прочих поводов для раздражения хватало и того, что муж тут крутил любовь с одной девкой. Ладно бы это была настоящая любовница, его собственная содержанка, — тогда все было бы достойно, это еще куда ни шло, но ведь это обычная проститутка — перед всеми ноги раздвигает. Дона Эстер попыталась зазвать с собой сына, но Зинью отказался с ней ехать. Она пожала плечами — ну и ладно! Лучше уж одиноко жить в Такараше, чем помирать в этом смраде вместе со всей семьей. Она собрала пожитки и унесла ноги, не оглядываясь и подавая тем самым пример.

В связи с мрачными обстоятельствами жуткие новости становились в два раза страшнее. На фазендах, в селениях, на местах ночевок, на дорогах рассказывали ужасные вещи. С Большой Засадой вот-вот произойдет то, что случилось с одним безымянным селением вблизи Агуа-Преты, — все жители отдали Богу душу. Вблизи Агуа-Преты, Секейру-де-Эшпинью или Рио-ду-Брасу — география менялась в зависимости от рассказчика. Росли размеры местечка, количество трупов, но одна деталь оставалась неизменной — никого не осталось, чтобы рассказать о случившемся. Что касается Большой Засады, то даже капитана Натариу да Фонсеку записали в жертвы чумы — он, должно быть, сейчас уже в аду, получает по грехам своим. Были и такие, кто тайком выпил глоточек за упокой.

Проститутки, по сути своей склонные к перемене мест, пустились в путь. Лихорадка, начав собирать дань на плантациях уроженцев Сержипи, перешла по мосту и начала бушевать в хижинах Жабьей отмели: за два дня умерли три женщины. Бегство стало почти всеобщим: вместе с караванами или поодиночке, с узелком в руках или на голове, проститутки сматывали удочки. Одна из них, Глория Мария, ушла, уже мучаясь рвотой и головокружениями, — забрала лихорадку с собой. В пути ее рвало в зарослях, и она умерла сразу по прибытии в Такараш — там ее похоронили, и, таким образом, количество новых могил на кладбище Большой Засады не дошло до десяти.

Некоторые погонщики поменяли маршрут караванов, какое-то время избегая тропинку, оживление в сарае уменьшилось. На вторую неделю масштаб исхода возрос, мысль о бегстве охватила селение. Пытаясь, хотя и безуспешно, увлечь с собой Жозе душ Сантуша и сию Клару — как же мы бросим скотину и посадки? — Баштиау да Роза взял жену и дочь и пошел искать приют и безопасность в Такараше. Увидав, как он запирает дом на засов, те, кто еще колебался, лишились всяческих сомнений. И решились.

Прошло семь дней с того воскресенья, когда Зилда поделилась с капитаном своими опасениями, умерли пять человек. Все так же за завтраком — только за столом было тихо и не было гостей — она вернулась к разговору в той же точке, в какой оставила его:

— Она распространилась.

Неделя выдалась тяжелой, грустной. Натариу был мрачен, словно загнанный зверь. К нему приходили обеспокоенные, удрученные люди, будто капитан был врачом или знахарем.