— Послушай, Натариу! Обещай мне, что, когда я умру, ты приглядишь за Сакраменту. — Он повторил: — Она хорошая девушка.

Отбросив подозрения и страхи, Натариу пообещал:

— Если случится так, что вы умрете раньше меня, насчет девушки можете не беспокоиться. Раз она ваша, то значит мне как дочь. Я пригляжу за ней.

Долгое время они скакали молча. Тревога исчезла с лица полковника, усталого, но прояснившегося. Голос его был спокойным. Так бывало всегда, когда он принимал какое-либо решение:

— Просто так терпеть стариковское занудство! Знаешь что, Натариу? Я куплю дом в Итабуне и запишу на ее имя.

— С вашего позволения, полковник, я считаю, что это совершенно правильно.

На склоне, который вел к резиденции капитана Натариу да Фонсеки, стоявшей на вершине холма, закружились фонари пастушек будто стайка взметнувшихся светлячков. Отсюда сиа Леокадия начала представление вечером пятого января, накануне дня Богоявления. За ней следовало все население местечка. Только один человек не взволновался из-за пастушеских перипетий — сертанец Алтамиранду. Праздник для него сводился к появлениям Сау на холме с козами. Чтобы продолжать влачить свое существования, ему больше ничего не было нужно.

Два отряда пастушек, а между ними — герои представления, располагались перед верандой, во дворе, который простирался до самого ствола мулунгу. По знаку сии Леокадии они начали «Песню-просьбу о зале», обращаясь к празднично одетым хозяевам дома — сии Зилде и капитану, ждавших их в дверях:

В гостиной было недостаточно места для движений ансамбля — для шалостей Быка, развития отношений между Госпожой Богиней и Кабоклу Гоштозинью, для кувыркания паяца Матеуша, беготни Дикого Зверя и солдат — лучше сказать, жагунсо. Ни в доме капитана, ни тем более в тех, которые они посетили потом. Во всех они представили только одну сценку, помимо «Песни-просьбы о зале» и благословений, спетых в честь новорожденного Господа:

Сначала оба отряда станцевали вместе, потом — отдельно голубой, и отдельно — красный, начав борьбу за флаг и разделив присутствующих на две партии. Затем перешли к индивидуальным показам пастушек. Одна за другой они выходили в центр зала, и, не желая принижать достоинства ни одной из них, потому что все они были прекрасными и грациозными — даже сиа Ванже, — следует сказать правду: Бернарда поистине выделялась среди остальных. Прекрасная пастушка Цыганочка сорвала аплодисменты, кружась под бренчание оркестра, держа в одной руке бамбуковый шест с фонарем из прозрачной шелковой бумаги, а на другой — внесенного ею в круг двухлетнего ребенка; может, ему было больше, но не намного. Мальчика воспитывала Зилда, но родился он из лона Бернарды. Мать и сын танцевали вместе — вот такие новшества случились с рейзаду в Большой Засаде.

Гармонь и кавакинью выводили простую мелодию, новенький барабан отбивал ритм. Одетые в цветастый, яркий набивной ситец, с кружевами, бантами и оборками, в соломенных шляпах, украшенных тканевыми цветами и листьями и голубыми и красными лентами — голубой — цвет Непорочной Девы, а красный — цвет Страстей Христовых, — пастушки Большой Засады танцевали и пели для Божественного Младенца, рожденного в яслях в Вифлееме и неизвестно почему оказавшегося в Риме:

Когда закончились восхваления, в представлении сделали паузу, чтобы перекусить и выпить — обильно и вкусно.