– Ничего, дойдём, никуда не денемся, – сказала Птаха твёрдо.

– Хотелось бы верить, – невесело усмехнулась Северга.

Впрочем, всё оказалось не так плохо и безвыходно. Девушка проявила изобретательность: наломав елового лапника, она сделала из него что-то вроде носилок и поместила их на полосу из хмари. Северге оставалось только на ходу вскочить на них и расположиться там с удобством, а Птаха потащила это ложе за собой. Скользило оно по хмари легко и быстро, и это значительно сократило путешествие.

Не зря Стая расположилась на болоте: хоть и дух там стоял тяжёлый, влажный, да зато пробраться к ним не мог никто чужой – ни зверь, ни человек. Непроходимы были болота. Может, и пролегали там какие-то сухие тропки, но о них знали лишь члены Стаи. Тишина в этих местах стояла жутковатая, засасывающая, как трясина... Зато клюква здесь брызгала соком прямо из-под ног – даже ступать жалко.

– Ну, вот мы и дома, – сказала Птаха.

Лесные оборотни не знали ни деревянных, ни каменных домов – жили в шатрах из шкур. Пространство меж деревьев над стойбищем было затянуто настилами из прутьев и мха – на случай солнечной погоды, так как глаза оборотней Яви тоже не любили яркого света. Будучи в человеческом обличье, они покрывали тело одеждой из меха и грубо обработанной кожи. Причём волчий и лисий мех они не использовали, считая этих зверей своими меньшими братьями, а брали для этих целей шкуры копытных и зайцев. Головы они обильно украшали разнообразными плетёными ремешками, бусами, перьями, пушистыми заячьими хвостиками, женщины носили многорядные ожерелья из сушёных ягод рябины. Севергу провожали настороженными взглядами, но ничего не говорили.

Птаха жила в собственном маленьком шатре на окраине стойбища. Места в нём хватало ровно настолько, чтобы в тесноте, да не в обиде разместиться двоим. Посередине имелся обложенный камнями круглый очаг, а вторую лежанку Птаха соорудила для гостьи из свёрнутого старого одеяла.

– Вот тут пока и спи. Потом придумаем что-нибудь получше.

– Одна живешь? – Впрочем, вопрос был излишним: Северга, окидывая взглядом маленькое холостяцкое жильё девушки, не видела признаков присутствия кого-то ещё.

– Одна. – Птаха уселась на свою лежанку, запустила руку в висевший на крючке мешочек и достала оттуда горсть орехов. – Хочешь?

Северга из вежливости угостилась. Птаха прибилась к Стае пять лет назад, после того как её семья погибла в междоусобной грызне двух племён – Приморских Рыбоедов и Древесных Крикунов. Сама она была из Рыбоедов и родилась у Северного моря. Здесь она слыла странной девушкой: замуж не выходила, от парней ничего, кроме дружбы, не принимала.

– Вот потому я и живу на отшибе, – усмехнулась Птаха, с хрустом раскусывая орешек за орешком не белоснежными, но крепкими и ровными зубами. – На меня посматривают косо, но не гонят. Я охотница хорошая, за что и уважают.

Весь день Севергу никто не беспокоил, но после наступления сумерек ей велели явиться в шатёр Бабушки. По грубоватому, мужеподобному лицу Свумары невозможно было понять её возраст, да и тело дряхлым не выглядело: короткая юбка из оленьей кожи не скрывала её сильных и подтянутых ног. Она удобно расположилась на ложе из шкур, опираясь локтем на подушку. Голову её венчал пышный убор из перьев – как и полагалось вождю стаи. Раскосые глаза под припухшими веками смотрели и на Севергу, и как бы сквозь неё. Тяжёлый это был взгляд – точно сама звёздная бездна разверзлась перед навьей и затягивала её в свои холодные неизведанные глубины. Северга поклонилась, а Свумара указала ей на место по правую руку от себя.

– Когда Бабушка сажает гостя справа, это значит, что она принимает его дружелюбно, – шёпотом пояснила навье Птаха.