Рука задержалась в руке слишком долго для вежливого приветствия: Северга замечталась, попав под тёплые чары юной тёзки своей дочери, а девушка тоже отчего-то не спешила прерывать рукопожатие. Она тоже глядела на навью, как заворожённая, пока мать не толкнула её локтем в бок.

Дорога стала для Северги значительно светлее и приятнее, даже боль в спине как будто забылась. Девушка вовлекла её в лёгкую, занимательную беседу обо всём подряд; навье нравился ход её мыслей и живой, цепкий ум, а также самостоятельность суждений. Где-то навье не хватало знаний для поддержания разговора, но юная попутчица, словно чувствуя эти неловкие загвоздки, мягко сглаживала их и переходила к следующей мысли. Слушая её и любуясь ею, навья опьянела сильнее, чем от хлебной воды. «Что с тобой? – возмущался внутренний голос, трезвый и до тошноты правильный. – Темань, возможно, мертва... Возможно, ты едешь, чтобы развеять её прах. Какие девицы? О чём ты?» Но если Северга пользовалась хмельным напитком для уменьшения боли в спине, то девушка-попутчица стала для неё средством против тоски и боли сердечной.

Во время остановки в Церевинде они все вместе вышли в тамошнем отделении Извозного Двора: матери с дочерью надо было что-то купить и припудрить носики в уборной, а Северга в очередной раз пополнила свои запасы «обезболивающего». Пудрой и прочими средствами красоты она никогда не пользовалась, а потому зашла в уборную по самому прямому её назначению. Старшая попутчица задержалась у торговой лавки с перчатками, шейными платками и шляпами, а её дочка мыла руки перед большим настенным зеркалом. Увидев в нём отражение Северги у себя за спиной, она немного вздрогнула, но тут же улыбнулась. А Северга закрыла дверь уборной и защёлкнула изнутри на засов. Наверно, взгляд навьи подействовал на Рамут устрашающе, потому что она попятилась.

– О нет, не бойся, – промолвила Северга тихо и мягко, с бархатной, притягательной хрипотцой, которая неизменно воздействовала на девушек каким-то волшебным образом, заставляя их воском растекаться в её руках. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Как я могу причинить зло такой прекрасной юной госпоже? От встречи со мной может пострадать только мужчина, с которыми я и воюю с тех пор, как окончила школу головорезов Дамрад. Женщине в моих объятиях бояться нечего. Женщин я только люблю, целую и ношу на руках.

Темноокая Рамут смотрела на неё большими, заворожёнными глазами, будто слова Северги повергали её в какое-то сладкое оцепенение. Северга сняла шляпу и повесила на крючок, а в следующий миг уже ласкала стан девушки, прижимая её к себе. Нет, навья не стремилась овладеть ею: юная красавица пахла девственностью. Она должна была лишиться её на шёлковых простынях, а не в общественной уборной. Её мягкие губки податливо раскрылись, но сразу стало ясно, что целовалась она в первый раз в жизни. Это было так трогательно, что Северге захотелось чмокнуть её в носик, как ребёнка, что она и сделала.

– Ты моя прелесть юная, – шепнула она ласково. – Нет, дорогая, не так. Ты в дороге развлекала меня умными и познавательными беседами, благодаря тебе я узнала много нового, расширила свой кругозор. Разреши и мне научить тебя чему-то... Например, целоваться. Ну, не робей, обними меня. Давай сюда свой язычок...

Ученица схватывала всё быстро. Её руки поднялись и обвили плечи и шею Северги, а навья ныряла в её ротик жадно и глубоко, но при этом старалась не напугать девушку слишком яростным напором. Нежность, только нежность – самая сладкая. Для первого в жизни раза – самое то.

От стука в дверь девушка вздрогнула, и поцелуй прервался.

– Рамут, дитя моё, ты там? Почему ты заперлась изнутри?

– Не обращай внимания, продолжаем. – И Северга вновь овладела этими неискушёнными, девственными губками, ещё влажными от предыдущего поцелуя.