В смысле, когда вещи на полу, а не у него в инвентаре.

Мой уровень был уже меньше сотни, уровень Соломона — чуть выше ее же. Самым непрокачанным из нас был Виталик, и он разменял уже шестой десяток.

Ну, если так можно говорить при обратном отсчете.

С Соломона соскользнул очередной комплект брони, и он нацепил на себя что-то совсем нубское, практически без бонусов, потому что характеристики у него просели изрядно.

— Что-то меня терзают нехорошие предчувствия, — сказал Виталик.

— Относительно чего?

— Безотносительно, — сказал он. — Они терзают меня вообще.

— Забей, — посоветовал я. — У меня всю жизнь та же фигня.

Он продолжал идти первым. Он торил нам дорогу, как ледокол, и, хотя, скорее всего, это просто казалось, шагать по его следам было чуть легче.

Я шагал, и думал, и тут меня осенило. Или озарило.

Но это было очень неприятное озарение.

За всеми этими погонями, перестрелками и совершением особо тяжких преступлений у меня из головы вылетел один простой факт, хотя он вроде бы и на поверхности лежал.

Виталик был неписью, я всегда об этом помнил, но дело не в этом.

Но логика прохождения данжа говорила о том, что к финальному бою мы выйдем первоуровневыми нубами, такими, в физических кондициях, какими были до прихода Системы.

Но Виталик никогда не был на первом уровне. И до прихода Системы он вообще был мертв.

— Виталик, стой раз-два, — скомандовал я.

— Чего еще? — устало спросил он, но остановился.

— Какой у тебя текущий уровень?

— Сорок седьмой.

— А на каком уровне ты очнулся в лесу?

— На сорок четвертом.

— Ну, — сказал я.

— Что "ну"?

— Я думаю, тебе лучше дальше не ходить, — сказал я. — Останься здесь, подожди нас.

— Или эльфов, — сказал Соломон.

— А ты вообще не лезь, — сказал я.

— Я в тылу сидеть не буду, — сказал Виталик.

— Во-первых, это не тыл, — сказал я. — Потому что, как справедливо заметил наш мудрый друг, там эльфы, они идут и всякое такое. А во-вторых, ты знаешь, что будет с тобой, когда уровень упадет ниже сорок четвертого?

— Нет. А ты?

— И я не знаю.

— Вот пойдем и посмотрим, — упрямо сказал Виталик и повернулся ко мне спиной.

— Я против ненужного риска, — сказал я.

— Странно, что именно ты мне об этом говоришь, — и он зашагал.

С одной стороны, когда человек хочет покончить с собой таким хитровыделанным способом, это его право. Его жизнь — его выбор, все мы взрослые свободные люди, и все в этом же роде, и не фиг в такое вмешиваться вообще.

С другой стороны, мой долг, как друга…

Я ускорил шаг, стараясь его нагнать. Очевидно, он это услышал и обернулся.

— Чапай, — сказал он. — За это время я узнал тебя, как облупленного, и я вижу, что ты готов выкинуть очередную глупость. Не надо.

— Но…

Он покачал головой и выпустил из ладоней длинные когти, как у Росомахи, только мертвого. Надо же, он ими так давно не пользовался, что я успел позабыть об их существовании напрочь.

— Держи социальную, сука, дистанцию, — сказал Виталик. — А то мы подеремся.

— И ты ударишь старого друга вот этой страшной шуткой? — спросил я. — Не верю.

Соломон наблюдал за этой сценкой со сдержанным любопытством.