И она уставилась на собеседников в другом конце зала.

— Поехали со мной в Милан, — продолжал маркиз. — Поехали в Тибет или в Индостан. Посмотрим, как коронуют короля Эфиопии. Или, по крайней мере, прокатимся сегодня вместе.

— У меня тут слишком много гостей. Кроме того, я никогда не катаюсь с людьми в первый же вечер знакомства. А еще я вроде как помолвлена. С венгерским графом. Он придет в ярость и, возможно, вызовет вас на дуэль.

Миссис Шварц, с извиняющимся выражением на лице, подошла к Фифи с другого конца зала.

— Джон пропал, — сообщила она. — Опять за старое.

Фифи досадливо фыркнула:

— Он дал мне слово чести, что никуда не поедет.

— А таки поехал. Я заглянула к нему в комнату, шляпы на месте нет. Все из-за этого шампанского за ужином. — Она повернулась к маркизу: — Джон у нас не злой мальчик, просто очень, очень податливый.

— Видимо, придется ехать за ним, — обреченно произнесла Фифи.

— Мне очень жаль портить тебе праздник, но я просто не знаю, что еще придумать. Может, этот джентльмен съездит с тобой? Видите ли, управиться с Джоном может одна только Фифи. Отец-то его умер, а без мужчины поди воспитай мальчишку.

— Согласен, — сказал Бопс.

— Вы меня отвезете? — спросила Фифи. — Это тут недалеко, в одно кафе.

Он немедленно согласился. Они вышли в сентябрьский вечер; ее аромат просачивался сквозь горностаевую накидку, и она продолжала:

— К нему привязалась какая-то русская; называет себя графиней, а из мехов у нее одна чернобурка, которую она надевает со всем. Брату моему всего девятнадцать, и стоит ему выпить пару бокалов шампанского, он сразу же говорит, что женится на ней, а маму это нервирует.

Бопс нетерпеливо обвил рукой ее плечи, и автомобиль двинулся к городу вверх по склону холма.

Через пятнадцать минут машина остановилась в нескольких кварталах от упомянутого кафе, и Фифи вылезла. Лицо маркиза теперь украшала длинная извилистая царапина, оставленная ногтем: она змеилась по щеке, пунктиром пересекала нос и заканчивалась целой россыпью отметин на нижней челюсти.

— Не люблю я таких дурачеств, — пояснила Фифи. — Можете не ждать. Мы возьмем такси.

— Стой! — яростно выкрикнул маркиз. — Чтобы я терпел такое от какой-то безродной выскочки? Говорили же мне, что над тобой весь отель потешается, — теперь я понял почему!

Фифи стремительно зашагала по улице к кафе; помедлила у двери, пока не разглядела брата. Он был точной копией Фифи, правда, в нем не чувствовалось ее обволакивающего тепла; в данный момент он сидел за столом с хрупкой изгнанницей с Кавказа и двумя сербскими прилипалами. Фифи дождалась, пока в душе всколыхнется гнев и придаст ей властности; потом пересекла танцплощадку; в сверкающем черном платье она была видна издалека, как грозовая туча.

— Меня за тобой мама послала, Джон. Иди за пальто.

— Да что ей приспичило? — осведомился он, глядя на сестру затуманенным взором.

— Мама велит тебе ехать домой.

Он неохотно поднялся. Оба серба тоже поднялись, а графиня не шелохнулась; ее глаза, глубоко спрятанные за монгольскими скулами, вперились в лицо Фифи; голова откинулась на чернобурку, на которую, как было известно Фифи, были потрачены карманные деньги брата за последний месяц. Джон Шварц стоял покачиваясь, и тут оркестр грянул «Ich bin von Kopf bis Fuss».[50] Фифи шагнула к охваченному переполохом столику, вынырнула обратно, держа брата за руку, и препроводила его в гардероб, а оттуда — к стоянке такси.