Годы жизни с Рупертом сильно изменили Лиз, она стала замкнутой, неуверенной в себе, и Руперт никогда особенно не интересовался ее мнением. Его внимание было поглощено поместьями, утками, куропатками и фазанами, лошадьми и собаками, когда он был помоложе и страстно увлекался охотой. Жена и раньше мало что для него значила, а теперь, когда он все время страдал от подагры, она могла подать ему вина, позвать слуг, помочь ему улечься поудобнее, но не больше того. Их спальни находились в разных концах дома уже много лет, с тех пор как Руперт понял, что ему не дождаться детей. Супруги жили как чужие, испытывая только чувство сожаления да холод одиночества. Приезд Уинфилдов был для Лиз лучом света, прорвавшимся сквозь темные ставни, глотком свежего воздуха калифорнийской весны.

Вдруг на дальнем конце стола кто‑то икнул, и послышалось приглушенное хихиканье.

Лиз и Кэт сидели за столом по обе стороны от лорда Руперта. Он, казалось, ничего не заметил. Женщины с улыбкой переглянулись. С момента приезда сестры Лиз будто помолодела лет на десять. У нее всегда поднималось настроение при виде Кэт, Берта, племянников и племянниц.

Однако Кэт было ужасно тяжело обнаружить, как постарела сестра, как одиноко ей живется в этой мрачной дыре, в ненавистном доме, с мужем, который ее не любит и скорее всего никогда не любил. И теперь ей было больно думать о предстоящей разлуке с Элизабет. Меньше чем через час они уедут, и только богу известно, что ждет их всех впереди и когда они приедут снова в Англию. Кэт приглашала сестру в Сан‑Франциско, чтобы она помогла в приготовлениях к свадьбе Эдвины, но Лиз сказала, что не сможет оставить Руперта надолго одного, и обещала приехать в августе к началу торжества.

Хихиканье на другом конце стола отвлекло Кэт от грустных мыслей, она взглянула на шестилетнюю Алексис. Джордж что‑то шептал сестренке, а та давилась от смеха.

– Ш‑ш‑ш, – успокаивающе прошептала Кэт и, улыбнувшись, посмотрела на Руперта.

У них дома за завтраком обычно бывало шумно, но здесь дети должны были вести себя тихо, и они очень старались соблюдать все установленные Рупертом правила.

Кэт отметила про себя, что лорд Хикэм с годами стал мягче и терпимее. Он часто брал с собой на охоту шестнадцатилетнего Филипа, и хоть Филип и признавался отцу, что терпеть не может это занятие, однако был очень вежлив с дядей и благодарил за то, что он приглашает его с собой. Филип всегда хотел всем угодить, он был добрым, воспитанным и поразительно чутким подростком. Невозможно было поверить, что ему всего шестнадцать лет: Филип был самым ответственным из всех детей Уинфилдов.

Кроме, конечно, Эдвины, но ей исполнилось двадцать лет, она уже совсем взрослая, и через пять месяцев у нее будут муж и собственный дом. А еще через год, как она надеялась, и ребенок.

Кэт все не могла привыкнуть к мысли, что ее старшая дочь такая взрослая и что скоро она выйдет замуж и, возможно, тоже станет матерью.

Они собирались домой, чтобы начать приготовления к свадьбе, и Чарльз тоже возвращался в Штаты вместе с ними. Ему было двадцать пять лет, и он был по уши влюблен в Эдвину. Чарльз встретил ее случайно в Сан‑Франциско и ухаживал за ней с прошлого лета.

Свадьбу собирались играть в августе. Уинфилды везли с собой отрез чудесной светлой материи, купленной в Лондоне Эдвине на подвенечное платье. Кэт хотела, чтобы портной расшил ее маленькими жемчужинками, а фату делала французская модистка, недавно переехавшая в Лондон из Парижа. Леди Фицджеральд собиралась привезти ее с собой в конце июля, когда семья жениха прибудет в Сан‑Франциско.

А тем временем предстояло сделать еще кучу дел. Бертрам Уинфилд был одним из самых видных людей в Калифорнии.