Едва я устроился, как пришел он сам с бутылкой хереса и рюмками на подносе. Так что мы познакомились с рюмками в руках — великолепный способ знакомства! — и мы чокнулись за наше доброе здравие.

Да сохранит Господь этому прекрасному человеку его натуру — одну из самых лучших, самых искренних, самых замечательных натур, какие я когда-либо знал! Он всегда старался оказать вам услугу, угостить вас каким-нибудь фруктом и при этом был так добр, искренен, наивен, что вам всегда нужно было принять от него и услугу, и фрукт — все, и большое и малое, что бы он вам ни предлагал.

В этом саду я проводил часть моего дня, я еще серьезно не принялся за работу и пользовался оставшимся отдыхом, чтобы с удовольствием понаблюдать за окружающим меня миром.

В округе стало известно, что я приходил в сад около четырех часов. К этому времени появлялись во множестве посетители, и у нас организовался кружок. Вид на море лучше всего годится для того, чтобы все люди почувствовали себя непринужденно. Необозримость моря способствует такой широте мыслей, что никому никогда не приходило в голову прерывать мечтания человека, который погружен в них на берегу океана.

Мы оставались в этом саду до заката солнца, после чего возвращались ко мне домой. Почти всегда Друе просил приносить туда свой обед, и это продолжалось до тех пор, пока его брат не приехал из Кохинхина: тогда мы организовали с ними общий стол.

При всем изобилии рыбы, нам не хватало почти всего остального. Артишоки были жесткими, как пушечные ядра, стручки фасоли — водянистыми, свежее сливочное масло полностью отсутствовало — таковы были те странные детали, на которые следовало опираться при написании кулинарной книги.

При этом я работал не меньше чем, если бы меня окружало самое изысканное изобилие.

Все это можно было бы терпеть, не будь у нас перед глазами нахмуренного лица нашей кухарки, которая сердилась из-за того, что мы нашли способ жить и чем-то питаться там, где она надеялась увидеть нас умирающими от голода. Наконец однажды она взорвалась, обругала всех и потребовала расчет. Через день она уехала в Париж, и я прошу вас об одном: никогда не есть ее стряпню.

Заметили ли вы, дорогой друг, что каждый раз, когда мы в чем-то идем навстречу человеку из низшего сословия, за нашу доброту нам всегда приходится так или иначе расплачиваться?

Вот перед нами девушка, которой было хорошо в Мэзон-Лаффите, где она жила, как хозяйка дома. Мы заговорили о путешествии на край Франции — заискивая, она заставила нас поверить, будто настолько привязана к нам, что не может нас покинуть.

Мы всегда поддаемся словам тех, кто твердит, как любит нас, и даже словам подобных наемных работников, которые не любят никого.

Мы поверили этой женщине: я два месяца продержал ее в Париже, где она ничего не делала. Я платил ей жалованье, когда она не работала; потом я повез ее с нами. Спустя две недели, надеясь поставить меня в затруднительное положение, она потребовала расчет.

На следующее утро после ее отъезда у меня оказалось четыре кухарки вместо одной. В этой стране, где на самом деле ничего нельзя было найти, но добрая воля возмещала все. Мы каждый день обедали то у одного, то у другого, и сердечное веселье напоминало бы мне дни моей юности, если бы хоть что-то могло их напомнить.

Тут я и увидел, на что способны дружеская поддержка и доброжелательность.

В этой местности, где ощущался недостаток во всем, казалось, сошлись самые изысканные продукты: цыплята, откормленные зерном, свежее масло, самые лучшие персики, фиги, подобные марсельским и неаполитанским. По-моему, мы однажды ели пулярку из Манса и паштет из Шартра.

Для меня в этом стремлении поскорее устроить для меня праздник было нечто, вызывавшее на глазах слезы. Были еще и очаровательные мелкие детали, которые можем заметить только мы, люди искусства.

В Роскоффе есть несчастная бесхозная собака, живущая за счет общественной благотворительности.