Деревушка, появившаяся за поворотом у самого берега, позволила передохнуть от гребли. Шпулька отправилась за водой, забрав сумку с восемью бутылками, причём у шести не было пробок. Тереска меланхолично разглядывала местность, размышляя о дальнейшем маршруте.

— Вон там лес, а здесь совсем лысо, — заявила она возвращающейся подруге. — Поплыли к лесу. Шпулька мрачно возразила:

— Ничего подобного! Тот лес — очередной заповедник, и можешь даже не мечтать там высадиться. Это вот озеро, как его, Добское, а с той стороны, кажется, Кисайно, и через него попадёшь на Гижицко. Похоже, здесь, в Добском, ещё можно найти, где приткнуться. Все это мне рассказали хозяева, когда узнали, что я ничего не собираюсь покупать, а только за водой. Сразу подобрели. Правда, воду я брать не стала: у них колодец рядом с сортиром. Тут у меня проволока и ещё такая штуковина.

Угрюмо слушая все эти невесёлые новости, Тереска в то же время с интересом рассматривала загнутый на конце толстенный металлический прут. Для кочерги вполне сгодится.

— Скоро полчетвёртого, — грустно заметила она. — Поплывём на это Добское озеро. Давай держаться берега и изучать окрестности — хоть какая-то польза!

Руки прямо-таки отнимались от весел, поэтому в следующей деревне обе подружки с удовольствием вылезли на сушу. Причалили они совсем недалеко от стоящего на высоком берегу костёла. Какой-то человек, чинивший тут же рядом лодку, согласился приглядеть за их байдаркой.

На пути к питьевой воде сразу же возникло препятствие в виде огромного стада чрезвычайно агрессивных гусей, расположившихся прямо на дороге в деревню. В принципе гусей девчонки не боялись, так как довольно часто имели с ними дело, но эти вели себя крайне недружелюбно.

— Это потому, что их много, — заметила Шпулька. — Вот и расхрабрились. Было бы нас человек восемьдесят, мы бы ещё не так осмелели. Но раз нас только двое, пошли в другую сторону — к костёлу.

— И что, запасёмся святой водой?

— Там же дом священника. Должен быть и колодец, да ещё наверняка лучший в деревне.

На зеленом тенистом дворе у дома священника не было ни одной живой души, зато была колонка. Наполнив все бутылки, девчонки почувствовали, что возвращаться к каторге на галерах им совсем даже не хочется. Насколько приятнее было ходить по земле, давая работу ногам и одновременно отдых измученным рукам. Тереску вдруг непреодолимо потянуло осматривать архитектурные достопримечательности.

Костёл оказался открытым. Путешественницы вошли и, ощутив приятную прохладу, решили немного задержаться. Шпулька взобралась на хоры, а Тереска осталась внизу, уселась на скамью и принялась задумчиво разглядывать витраж, по всей вероятности, ранее повреждённый, а теперь восстановленный, но как-то странно, так, что у изображённого на нем святого оказалось три руки. Кроме них двоих, внутри никого не было, и каждый шаг отдавался гулким эхом. Тереска внимательно изучала витраж, стараясь догадаться, в чем же ошибка реставратора и кому может принадлежать третья рука.

И вдруг торжественную тишину костёла разорвал страшный рёв, настолько мощный, что задребезжали стекла и, казалось, вздрогнули стены. Звук, обрушившийся сверху, вдавил несчастную Тереску в скамью, и только через какое-то время оглушённая девочка сообразила, что это Шпулька сыграла на органе, причём её умения хватило на извлечение из инструмента одного-единственного звука — но зато какого! Тереска сидела, преодолевая звон в ушах и ожидая, когда подруга спустится или продолжит свои музыкальные упражнения. Минутой позже к ней с заговорщицким видом, на цыпочках приблизилась Шпулька и спросила шёпотом:

— Ты что-нибудь слышала? Я сыграла на органе.

— Да ну? — язвительно ответила Тереска. — Ни звука!

— Правда? Совсем ничего?

— Совсем! Только стены затряслись и посыпалась штукатурка.