Были бы свидетелями: знаем кто, знаем где, ему и не выкрутиться. В крайнем случае можно было бы попытаться задержать вора: продырявить ему лодку или колесо машины.
Тереска согласно кивала головой, хотя своей пламенной речью о невмешательстве она хотела сказать нечто большее.
— Ну как вы не понимаете! — возмутился Робин. — Если это порядочный человек, вы можете здорово ему навредить ни за что ни про что. А если преступник — ничего у вас не выйдет, он-то сумеет за себя постоять, а вы нарвётесь на неприятности или на что похуже. А толку чуть.
— И что же делать? — беспомощно спросила Тереска.
— Оставить его в покое. Господи! Мало вам, что ли, впечатлений? Впервые на Мазурах, такая жизнь вам в новинку. Кто-то кричит, шуршит, плещется в камышах, вы знаете кто? Что-то растёт в лесу, плавает в озере, вы ведь тоже понятия не имеете, что именно! Вот, пожалуйста…
— Перископы, — вырвалось вдруг у Шпульки, так как из тростников как раз выплыли несколько поганок.
Робин так и поперхнулся на полуслове.
— Что ты сказала?
— Перископы, — повторила разволновавшаяся Шпулька. — То есть эти, поморники… Нет, не так…
— Пингвины! — рассердилась Тереска. — Пулярки, попугаи и павлины. Мы их по-своему называем, для нас они — перископы. И точка. И нечего мне тут мозги пудрить живой природой!
Робин с тяжёлым вздохом повесил полотенце на мачту и проверил, как получилось.
— Ну, теперь получше. Можете плавать и при боковом ветре. Куда вы теперь?
— Пока никуда. А потом на Нидзкое озеро. Но это уже совсем под конец.
Тереска никак не могла разобраться в своих чувствах. С одной стороны, то, что говорил Робин, было разумным и логичным, и она охотно с ним согласилась бы. Но с другой стороны, она сердцем чуяла, что здесь кроется какая-то тайна. И с третьей — жалко было бы эту тайну бросить, даже не попытавшись её разгадать.
— Я ведь знаю, что ты знаешь, — неожиданно заявила она. — И ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. Я понимаю, тебе хочется, чтобы мы не мешали и не лезли на рожон. Но меня это никак не устраивает. Объясни же хоть что-нибудь.
Робин внимательно посмотрел на Тереску и сказал, осторожно взвешивая слова:
— Мне известно то же, что и вам, а то и меньше. Ну, так и быть, предположим, есть тут одно тёмное дело. Ходят о нем кое-какие слухи. И как только я в этом разберусь, обязательно вам все расскажу. Можешь немного подождать?
— Ничего не делая?
— Ну, если всю работу в лагере считать ничегонеделанием…
— Я просто поражаюсь, как у него терпения на тебя хватает, — сказала Шпулька, когда они обе поглощали обед, сидя по-турецки в палатке. Снаружи в очередной раз лило, громыхало и сверкало. — Ведь ежу понятно, что он во всем этом замешан и не может признаться. А ты прицепилась как репей.
— Я и цепляюсь, потому что замешан. Пусть признается — сразу отстану.
— Разбежалась! Я, конечно, не хочу тебя расстраивать, но он вполне может быть сообщником аристократа. Вместе проворачивают свои тёмные дела.
— Разбойник-джентльмен, — обрадовалась Тереска. — Настоящий Робин Гуд?
Шпулька совсем не разделяла восторгов подруги.
— Я смотрю, это тебе даже нравится. А мне — нет. Ни капельки. В такой идиотской ситуации я бы предпочла не иметь дела с подозрительными личностями.
— В какой такой идиотской ситуации? Шпулька чуть не подавилась от возмущения.
— У тебя что, совсем крыша поехала? Или ты и впрямь думаешь, что все просто и ясно?
Тереску явно застала врасплох неожиданная вспышка подруги. |