— Что ты сделала на этот раз?

— Увидишь. Я же говорила тебе, что здесь было слишком скучно.

Следуя за ней и задумчиво усмехаясь, Комин подумал, что это ложное заявление. Все эти недели здесь ему не было скучно. Но это было утомительно — ужасно утомительно.

Самым дьявольским было то, что он не принимал участия ни в какой лихорадочной деятельности, ведущейся здесь. Вся работа велась в том сегменте купола, который был совершенно скрыт от большого дома линиями деревьев, ограничивающих сады.

Там были громадные шлюзы, куда фрахтовщики привозили топливо для ненасытных насосов и горнов; химические элементы для очистки воздуха, воду для огромных каменных цистерн, рефрижераторы для охлаждения систем и резервуары с кислородом, а также пищу и напитки. Здесь же были мастерские, внезапно и быстро расширенные, так что теперь в них работала целая маленькая армия опытных техников.

Сюда доставили двигатель Баллантайна и новый корабль, на котором его должны были установить. Корабль был больше, крепче и лучше, чем у Баллантайна — не пионерский, исследовательский корабль, но доведенный в развитии до уровня исследовательского. Внутренности его были вынуты и теперь устанавливались вновь, по другой схеме. Мастерские звенели оглушительным громом. Люди работали до последнего предела сил, а затем заменялись другой сменой. Никто не жаловался. Плата была астрономически велика. Люди были здесь пленниками до смены, но никто не роптал на это.

Но они, и Питер Кохран, и Симон, и Стенли, участвовали в чем-то практическом. Даже дядя Джордж, вернувшийся на Землю, чтобы с помощью высокооплачиваемых юридических талантов предотвратить антимонопольную тяжбу, что-то делал. Только он, Комин, был исключен из работы.

Вооруженная охрана, поставленная за садами, имела свои приказы. Много людей было без дела, и Комин являлся одним из них. Он мог стоять и глядеть на далекие серебрящиеся борта корабля, на краны и вспышки атомной сварки, мог слушать грохот, крики и лязг металла — но только и всего.

— Послушайте, — сказал он Питеру Кохрану, — я специалист и, черт побери, неплохой. И кроме того, я полечу на этом корабле.

— Да, сказал Питер, — и вы попадете в него перед самым стартом. Но не раньше. Вы уже доказали свои способности создавать затруднения, Комин.

— Но я могу что-нибудь делать снаружи корабля. Я…

— Нет, Комин. Вы останетесь здесь, и точка. Это приказ дедушки.

И Комин остался без дела, яростно проклиная старика, который не уходил из своей нелепой комнаты, замышляя украсть звезду, прежде чем умрет.

И он наблюдал, как корабль взлетел для первой проверки, молча скользнув в черное лунное небо. Он почувствовал холодный спазм в животе, когда понял, что скоро будет внутри этого корабля, в крошечной капсуле, содержащей воздух и жизнь в черной бесконечности между звездами.

Он стоял, ждал, глядел и покрывался потом, пока корабль не скользнул обратно и из него не вышел Питер Кохран. Его мокрое лицо выражало нетерпение и что-то еще. Стенли нервно шел за ним.

— …все автоматическое управление двигателем висит на соплях. Передачи не принимают нагрузку. Разобрать и передать их…

Это было все, что услышал Комин. И он должен сидеть и ждать, и играть с Сидной в различные игры, и запастись терпением, хотя нервы его готовы были вот-вот порваться.

Только оказалось, что Сидна не выдержала первой. И он шел за ней к дому и был уверен, что она из упрямства ведет их к грозе.

Питер ждал ее на террасе.