|
Палуба возвышалась над поверхностью воды на полметра. Остаток дня и большую часть следующего мы занимались погрузкой оборудования и съестных припасов. Лишь поздно вечером 14 февраля мы вызвали моторное судно, которое, по договоренности, должно было отбуксировать нас в устье реки к набережной в Ла Поса, откуда на следующий день нам предстояло отплыть. В мгновенье ока на плоту оказалось с полсотни искренних доброжелателей. Мы не стали даже возражать против такого удобного случая лишний раз проверить прочность плота. Результат обрадовал нас - несмотря на большую нагрузку, плот опустился всего лишь на несколько сантиметров. В необычайно приподнятом настроении мы пришвартовали плот к бетонному причалу в Ла Поса и направились в один из многочисленных городских ресторанов, где чилийские друзья устроили в нашу честь праздничный обед. В нем не участвовал только Горасио Бланко, который со свойственной ему услужливостью и самоотверженностью предпочел остаться на плоту, чтобы присмотреть за ним и наполнить питьевой водой шесть 200-литровых бочек.
Возвратившись в Ла Поса на рассвете 15 февраля прямо с прощального банкета, мы увидели, что Бланко все еще возится со шлангами. С озабоченным видом он сообщил нам, что, к несчастью, где-то в водопроводной системе города оказалась течь и поэтому он смог наполнить всего лишь две бочки. С обычной находчивостью он посоветовал нам обратиться в пожарную команду, где всегда имеется в запасе несколько резервуаров с водой. Мы послушались его доброго совета, но на наш телефонный звонок дежурный заспанным голосом ответил, что начальник пожарной команды вместе со своими подчиненными уехал в Ла Поса посмотреть, как сумасшедшие французы будут перебираться на своем неуклюжем плоту через буруны. - Позвоните после обеда и получите воды сколько нужно, - добавил дежурный. Сердечно поблагодарив за любезность, мы прикинули и решили, что 400 литров воды вполне достаточно на шесть-семь недель плавания до Кальяо. Первые наблюдатели прибыли еще до нашего прихода, а спустя полчаса их было столько, что пришлось спасаться бегством на борт плота, чтобы немного передохнуть. Однако скоро и на плоту появилась уйма взволнованных чилийцев, они толпились вокруг нас, желали нам счастливого пути, пожимали руки, дарили цветы, обнимали, целовали, просили автографы. Кстати, об автографах. Плот был готов еще только наполовину, но уже какой-то "длиннорукий" юноша написал свое имя на стенке каюты, и с тех пор, несмотря на энергичные попытки остановить это бесчинство, наши посетители старались расписаться, превратив плот в книгу для автографов. Мне казалось, что он давно уже был весь неписан. Но вышло, что я глубоко ошибался. В день прощания там и сям виднелись согнувшиеся люди, которые желали запечатлеть свои имена на кипарисовых стволах или на выдвижных килях. Несмотря на толкотню и гомон, нам все-таки удалось побеседовать с почетными гостями, среди которых, кроме преданного нам Горасио Бланко и высших местных чинов, был французский посол с дочерью. В благодарность за дружеское внимание мы пригласили их проплыть с нами немного по морю. К нашему удивлению, они согласились. Дружная беседа была заглушена звуками военного марша, исполняемого двумя оркестрами по 50 человек в каждом. Музыкальная программа закончилась национальным гимном Чили и Марсельезой. Затем подошли брать нас на буксир пять открытых шлюпок с четырьмя - шестью крепкими гребцами в каждом. Горасио Бланко заверил нас, что подобные шлюпки всегда служили буксиром для однопарусников, переправляемых через преграду бурунов. Мы без возражений закрепили тросы, хотя решили, что такой примитивный метод буксировки не внушает особого доверия. Как бы угадав наши мысли, гребцы объяснили, что в глубоких водах нас возьмет на буксир одномачтовый парусник и, если мы хотим, он может находиться поблизости до тех пор, пока мы не будем вполне уверены, что справимся сами. Это разъяснение сразу же рассеяло наши опасения. Действительно, через четверть часа показался одномачтовый парусник, идущий вдоль берега. |
