Хорошо, что на дворе лето, нет необходимости возиться с зимними ботинками и пальто.

Выходя из дому, осмотрел в зеркале свою оплывшую фигуру в расклешенной рубахе, в штанах со вшитым сзади клином, в расплющенных сандалиях на босу ногу. С покорностью судьбе в глазах. В конце концов, билетер так билетер. Не так все плохо. Не алкаш, отдельная квартира, любящая жена…

У лифта стояла соседка. Она с привычной участливостью предложила мне воспользоваться этим коммунальным удобством в одиночку. Я гордо отказался и зашагал вниз с третьего этажа по ступенькам. Нужна же хоть какая–нибудь тренировка мышцам. Кроме того, было приятно осознавать (и демонстрировать окружающим), что я все–таки не инвалид. Толстяк? Да. Но не больной ожирением.

На работу я хожу пешком по соображениям моциональным (словечко жены) и потому что близко. Меньше двух автобусных остановок.

Утром выдалось солнечное. Только что проехала поливальная машина. Мир блистал. Редкие прохожие отражались в мокром асфальте.

Я медленно обогнул киоск, радуясь, что одышки сегодня почти нет и левое плечо не ломит. Петлявший по тротуару барбос обнюхал меня и остался доволен. Сейчас приду в свою каморку, заварю кофейку…

У края тротуара, визжа, затормозила машина. Выстрелили в разные стороны четыре дверцы, и наружу начали, неприятно согнувшись, выскакивать милиционеры.

Они были вооружены. Но не это меня удивило. Сейчас милиция на разборки в коммунальной кухне выезжает чуть ли не с огнеметами. Меня заняла мысль, почему это все они бегут в мою сторону?

На тротуаре были только две цели: газетный киоск и я. Или это такое зверский наезд на киоск, или нападение на меня. Меня! И расстояние стремительно сокращается. Два метра, метр, и сейчас я несомненно получу прикладом короткоствольного автомата в подбородок.

И в этот момент я понял, что мне нужно делать. Резкий наклон влево, правой ладонью торопливому парню в кадык. Он хрюкает и, на быстро гнущихся ногах, уходит целоваться все с тем же киоском. Тот, что бежит следом сейчас, видимо, получит моим сандалетом по левому виску. Крутнувшись на левой ноге, я сделал вертикальный шпагат и выбил из башки второго автоматчика все дурные мысли.

Слева на меня уже рушилась черная резиновая дубинка, я пропустил ее над собой, взял несущую руку за локтевой сустав и повернул градусов на двести семьдесят. Милиционер заорал и осел.

Четвертый охотник, на время пропавший из поля зрения, нигде не мог находиться, кроме как за моей спиною. Потому, я даже особо не целясь, стрельнул правой пяткой назад. В какую часть тела, не видел. Кажется, в бронежилет. Когда я обернулся, четвертый находился метрах в шести от меня и лежал спиною на горловине гранитной урны, разбросав руки–ноги и автомат.

И тогда я задумался.

Что это такое? Вот хрипит человек со сломанным, видимо, горлом, вон второй отползает, чтобы спрятаться за машиной, он не хочет доверить мне свой второй локтевой сустав. Третий припал глазом к мокрому асфальту, проверяя, действительно ли он прозрачен, как в реке вода. Четвертый встал на защиту урны, не дам, мол, бросить внутрь ни окурочка…

Я помотал головой. Потом сильно помотал. Было отчетливое ощущение, что мысли мои путаются, на поверхность сознания выскакивают какие–то глупые, как бы чужие. Проснулся вдруг какой–то иронический взгляд на вещи. И на людей. Не ко времени. Но разобраться–то надо. Может, поговорить с ребятами? Нет, пожалуй, они откажутся со мной секретничать.

И главное — что это я здесь стою?

Я огляделся. Никакого особого впечатления на окружающий мир эта мгновенная и почти беззвучная сцена возле машины не произвела. Девушка, торгующая фруктами на той стороне улицы, как раз в этот момент нагнулась у себя за прилавком. Не дадим ей возможности поднять глаза и посмотреть в мою сторону.

Я быстро (и со стоном — заныли вдруг, заболели ноги и спина) пошел вон со сцены.