Евгения прикопала в "цветник" кустики флоксов и, прихватив банку, собралась за водой. Ей хотелось оставить дочку одну. Есть, наверно, о чем побеседовать с "памятью".

- Я воды наберу и к Чеканихе зайду. Это бабка Максима. Я тебе рассказывала... Светлану-то саму из могилы выкрали... Давно же, лет пять... Здесь целая история была. Не знаю, кому такое в голову взбрело - разве родным Игорька того, что её застрелил и сам повесился. Да только странно это... И фотографию взяли.

- Странно, - согласилась Виктория и присела на покосившуюся скамеечку, ту самую, сработанную ещё алексеевскими руками. "Странно, - сын Александра Зуева - герцога Баттенбергского, и сын Остина Брауна "миссионера справедливости" - рядышком, на глухом подмосковном кладбище под крепенькой беспородной рябиной с уже краснеющими тяжелыми гроздьями. Отец и дед мисс Меньшовой, гражданки Соединенных Штатов, доводящейся правнучкой Александре Сергеевне Меньшовой - сводной сестре Шурки Зуева... Странно, все закрутилось, сложно, со смыслом. Только вот с каким?

...Не это ли видел ты тогда, Александр Зуев, в мартовскую ночь 1945 не рыженькую ли Мечту, приткнувшуюся у ваших с Остапом могил в задумчивой, недвижимой печали? Не ту ли бездну смыслов, маячивших за её спиной, предрекал, говоря о "красивом узоре" - непостижимом узоре человеческих судеб, вышитом по канве Вечности.

Алексей на фотографии был молод и весел. Он улыбался прожекторам, сопровождавшим летящего по манежу "алого джигита". Конечно же - вон даже воротничок черкески попал в рамку и упал на лоб из-под сдвинутой набекрень папахи черный завиток... "Папа, папочка", - с холодным дуновением в висках прошептала Вика, так, будто и в самом деле смотрели на неё черные, любящие, восхищавшиеся ею глаза. - "Я постаралась стать такой, как хотел ты... Неделю назад я гнала из Брюсселя прокатный "вольво" - решительная, бесстрашная, азартная. Я так верила, что смогу помочь другу. И помогла... Ты бы погладил меня по голове, я знаю. Может, от этого и гремели в моих руках победные фанфары?.. Я счастливая. Мне удалось найти и полюбить своего деда. У тебя отличный отец, Алексей Остапович. Необыкновенный. А ещё в синем море качается яхта - "Виктория" - в честь твоей матери. А над моей кроватью всегда Божья матерь - та, что предназначалась дедушке Мише... Ах, мне так много надо вам рассказать, родные... Спите спокойно. Мы все, кому дали вы жизнь, постараемся быть счастливыми... И вам никогда не будет стыдно за нас... "Заседание продолжается" - "Алле", папка!"

Виктория поднялась, заметив тихо стоящую в стороне мать.

- Мне пора, мама.

- Знаю, девочка, - она наклонилась поливая поникшие цветы. Когда-нибудь и я буду здесь, рядом.

- Не надо, мама... Наверное, не стоит бояться смерти. Они - не боялись. - Виктория посмотрела на согнутую спину матери и упавшую на щеку золотистую прядь. - А знаешь, человек, у которого я живу и который очень любит меня - отец Алексея. Остап Тарасович Гульба...

Евгения выпрямилась, сняла очки и замерла, смотря на дочь округлившимися глазами.

- Только считай, мама, что тебе все это приснилось... А глаза у тебя потрясающие - зеленые, как трава и вот как этот дневной александрит.

Они расстались в спешке, стараясь пропустить, пробежать страшный момент разлуки. Говорили о чем-то, "голосуя" на шоссе. Остановилась "Волга", едущая с дачи - женщина и болонка на заднем сидении. Женщина подвинулась, давая место Виктории.

- Спасибо. А ты, мама?

- Мне удобнее на автобусе.

Виктория вышла из машины и они обнялись, захлебываясь подступившими рыданиями...Невозможно было смотреть на оставшуюся у дороги фигурку Евгении, становящуюся все меньше и меньше, - силуэтом, черточкой, точкой.