Все пока так и выглядит. А лучше всего пилотка. Тоже вишневая, из тонкого сукна, с белыми кантами на верхних швах и вышитыми серебром крылышками на левой стороне. Потому что младший хор в ансамбле называется "Крылышки".

А все вместе – два хора, два оркестра и танцевальная группа называется так длинно, что сразу и не запомнишь: "Детский музыкально-хореографический ансамбль Дворца культуры имени Чкалова".

Дворец построен для летчиков. Говорят, когда-то в этом районе был главный аэродром. Потом появились реактивные лайнеры, летное поле стало тесным, и аэропорт перенесли далеко за город. На старом месте сохранилась только площадка для маленьких аэропланов и вертолетов.

Но управление областного Аэрофлота тоже осталось здесь . А недалеко от управления – и Дворец культуры.

Максимкин отец – не летчик, он инженер на "Строймаше". А мама – завуч в художественном училище. Ну и что? В ансамбле занимаются не только дети летчиков. Где их столько наберешь? Просто приходят ребята, которые живут не очень далеко. А Максим даже и не сам пришел в ансамбль. В марте на уроке пения услыхал его суровый на вид дядя с рыжими клочкастыми бровями (все думали, что это инспектор гороно). Услыхал и грозно сказал после урока:

– А ну, голубчик, пошли со мной. Немедленно.

Максим охотно пошел, потому что сурового дядю он ничуть не испугался, а после пения ожидался диктант.

Они пришли во Дворец культуры, в большую комнату, где стоял трехногий сверкающий рояль. Его поднятая крышка напоминала косой китовый плавник, а клавиши – пасть кашалота. Дядя с клочкастыми бровями начал давить на клавиши и требовать, чтобы Максим голосом повторял их музыку. Это было совсем не трудно, и Максим повторял, только тихо, потому что стеснялся. Потом дядя стал играть песенку про кузнечика, которого сожрала бессовестная лягушка – эту песню все знают. И Максим должен был петь. Наверно, у него не очень получилось. Дядя вдруг оборвал игру, поставил Максима между колен и сказал не сердито, а как-то жалобно:

– Дружище, не смущайся, пожалуйста. Очень прошу. Ты ведь можешь петь. Ты ведь, если откровенно говорить, любишь петь.

Максим слегка осмелел тихонько сказал:

– Ага.

– Дома, когда ты один, ты наверняка поешь. Я в этом совершенно уверен.

Максим осмелел еще больше и ответил:

– Смотря что… Дядя стремительно обрадовался:

– И прекрасно! Здорово? А что ты хочешь? Что любишь? Давай!

Максим вспомнил, что после диктанта еще природоведение, которое он совершенно случайно не выучил. И спросил:

– А можно с гитарой? Я с роялем не могу как-то…

Дядя сорвался с круглой табуретки, умчался из комнаты и тут же вернулся с блестящей гитарой.

– Что будем? Давай…

– Я названия не знаю…

– Ладно, посмотрим. Ты начинай, я подыграю.

Начал Максим, наверное, не очень здорово:

Но голос его догнала гитара, и стало легче. И песня была такая, что если уж запел, то надо петь как следует. Потому что сразу кажется, что кругом опасность и скоро – в атаку.

Дальше Максим и сам не знал, как пел. Но, видимо, голос его звучал чисто и тревожно, потому что слова в песне были тревожно-звонкие:

Когда песня кончилась, дядя отложил гитару и задумчиво сказал:

– Д-да, любопытно… Это откуда такое произведение?

– У брата слышал.

– Он тоже поет? – быстро спросил дядя.

– Да нет, у него на магнитофоне…

– Ну ладно, Максим Рыбкин.