Ну и наконец, совладелица «Либерии» и компаньонка Вовы Тараканова, неотразимая внешне, но непоколебимая, как Гром-камень, внутри, Мила Казалис, имела счастье быть некогда предметом школьных вожделений Герасима, что оказалось достаточным поводом для совершенно исключительного положения арт-кафе «Либерия» под сенью собственной «крыши»: Герасим не брал с заведения мзду. Не брал ни в каком виде, прикрывал от наездов абсолютно бескорыстно, что в собственных глазах Герасима резко поднимало его MQ (показатель нравственного коэффициента). Поднимало настолько, что определённо выводило из отрицательной величины. Он просто здесь порою отдыхал, послушивая музычку и почитывая свежераспечатанные листочки, предложенные Милой Казалис к чашке кофе, — очередные сочинения Секацкого, где тот ловко толковал о неизбежности братвы и положительной роли бандитизма в деле становления цивилизованного рынка. (Эти, равно как и другие, статьи Секацкого Левкин тёпленькими подвешивал в сетевой журнал polit.ru, откуда Мила на забаву Герасиму их и сдёргивала.)

— Братан, свободно? — Пальцем в платиновой печатке с камушком и вензелем «ИТ» Герасим указал на пустой стул.

— Вова, — дерзко игнорируя палец, сказал Андрей, — ты знаешь, каким было последнее желание верховного правителя России Александра Васильевича Колчака?

— А что, он тоже из Норушкиных?

— Нет, Вова, он из Колчаков, — не поддался на провокацию Андрей. — Он просил, чтобы при расстреле его не ставили к стенке вместе с китайцем — палачом иркутской тюрьмы. Он просил избавить его от этого позора и расстрелять отдельно.

— И что?

— Их расстреляли вместе.

— Тогда мы присядем.

— Ты что, братан, обидеть хочешь? — натурально удивился Герасим.

— Гера, ты на него не наезжай, — сказал Тараканов. — У него знаешь, какой тейп навороченный? Один дедок Наполеону хвост накрутил, а другой — вообще герой нашего времени.

— Вова, ты проявляешь скрытые комплексы, — сказал Норушкин.

— Это он и есть, — Тараканов по-прежнему обращался к Герасиму, — тот самый, который русский бунт будит, гневу народному спать не даёт.

— Что же ты, братан, в натуре, сыр всухомятку рубаешь? — добродушно порадел Герасим. — Принеси-ка нам, Вовчик, чёрного «Джонни Вокера». И мясного чего-нибудь. Типа, горячего.

Вова мигом доставил штоф «Гуляки Джонни» и две стопки — себе и Герасиму. После чего, приплясывая, умотал на кухню.

Крупная рука с набитыми мозолями и белой «гайкой» на указательном пальце легла на квадратную бутыль.

Соломенного цвета самогон из клетчатой Шотландии потёк, играя бликами, по стопкам — Андрею и Герасиму.

Ты в жаркий полдень сядь в тени

И от дороги в стороне,—

густо, сочно выводил Ильченко, —

У родника передохни

И дай прохладной влаги мне.

— За что пьём? — спросил Норушкин.