|
Когда стюардесса закрыла дверь, ведущую во второй салон, Исаев поднялся, постучался к пилотам и, не дожидаясь ответа, вошел туда. ...Самолет взмыл свечой. Исаеву нравилось, как поднимались эти машины, они шли вверх, словно протыкая небо. Он не стал дожидаться, пока выключится световое табло: «Не курить, застегнуть привязные ремни», поднялся и, бросив пальто на кресло, пошел во второй салон. В руках он держал «посылочку», которую на аэродроме вручили пьяненькой девушке, улетевшей в Рим сорок минут назад. Он подошел к Айсману. Тот не видел его: он приник к иллюминатору и смотрел на землю, то появлявшуюся, то исчезавшую в разрывах облаков. – Айсман, – окликнул Исаев, – добрый день, старина. Айсман вскинул голову, увидел Исаева с «посылочкой» и рванулся с места. Он забыл, что привязан ремнями, и поэтому упал в кресло, и вокруг него засмеялись. – Пойдем ко мне в салон, – сказал Исаев, – надо поговорить. Исаев неторопливо двинулся в свой салон, но остановился, потому что Айсман закричал: – Нет, Штирлиц, нет! Она сейчас! Сейчас! В самолете стало тихо, к Айсману подбежали две долговязые стюардессы – они подумали, что ему плохо. – Когда? – спросил Исаев. – Над Германией? – Над Альпами! Но то раньше, с тем рейсом – над Альпами. А сейчас – прямо здесь! Это же для того рейса! – Тогда у нас есть десять минут, а мне больше и не надо. Пошли, в первом салоне нет людей, поболтаем. Айсман кинулся следом за ним, оттолкнув стюардесс. Лицо его стало белым, на лбу выступила испарина. Он всегда боялся летать, он мучительно ясно представлял себе, как самолет разваливается в воздухе и он, Айсман, целых пять минут летит вниз, чтобы удариться о маленькую синюю землю, и это страшное видение перестало быть навязчивым кошмаром, а сделалось близкой и жуткой явью. – Пойди к пилотам, пусть они ее выбросят! – прошептал он. – Штирлиц, иди туда! Штирлиц! – На, – протянул ему Исаев «посылку», когда они перешли в первый, пустой салон. – Иди сам. Скажи им, что это мина, что вы такими штуками взрываете их в воздухе. Только сначала скажи радисту адреса твоих ребят, которые будут передавать радиосигнал этой мине, а потом мне скажешь, где тело Кочева, и объяснишь, как вы убили Ганса Дорнброка и кто тебе отдал приказ убить его. А после того как радист передаст это на землю, мы выбросим мину через люк... – Ты сошел с ума, Штирлиц!.. – Нет, я не сошел с ума. – Ты понимаешь, что она сейчас взорвется?! – Понимаю. («Я даже не мог надеяться, что он так испугается. Сколько ему? Шестидесяти еще нет, это точно... Иначе он бы так не испугался. А может быть, испугался б еще гаже».) Но у меня нет иного выхода, Айсман. Если ты не скажешь мне все то, что меня интересует, мы сдохнем за компанию. Айсман завороженно смотрел на «посылку». Зрачки его расширились, и пот теперь был не только на лбу, но и на кончике носа, на верхней губе и на подбородке. Исаев достал сигарету, потом сунул ее в пачку и вытащил трубку. – Хочешь курить? – спросил он. Айсман как то странно посмотрел на него, а потом закрыл глаза и медленно опустился на кожаную ручку кресла. – Ты меня знаешь, Айсман... Я никогда не боялся смерти... Ты это должен помнить... – Она сейчас взорвется... Минут через пять... – Что же делать... Ты только не умирай от инфаркта, ладно? А то мне будет обидно... Мне хочется, чтобы ты ощутил ужас, когда она взорвется... Я хочу, чтобы ты падал вниз и орал. |
