Май приблизилась медленно, боязливо. Когда она остановилась перед Виллу, тот, несмотря на сумерки, увидел, что у девушки глаза красные и заплаканные.

— Что тебе взбрело в голову — на ночь глядя бежать в темный лес? — сурово спросил Виллу.

— Я хотела узнать, не рассердился ли ты, — ответила Май, робко улыбаясь и ища, как обычно делают женщины, подлинного ответа в глазах мужчины.

— Рассердился, да, — буркнул Виллу. — Я не собака, чтобы меня гнать из дому палкой.

— Не сердись, Виллу, — умоляюще сказала Май. — Мать вовсе не такая злая, какой кажется. Зато когда ты в другой раз придешь, она будет тем приветливее.

— Больше я не приду.

— Не придешь?

— Ноги моей у вас не будет.

Значит, ты действительно рассердился?

— Да.

— И на меня тоже?

— Нет, на тебя — нет, но… не знаю, как сказать… ты мне сейчас не так мила, как обычно. Видишь ли, ты лицом настолько похожа на мать, что это вызывает у меня разные думы. Когда я сегодня увидел ее злое лицо и услышал ее недостойную брань, у меня явилась странная мысль — будто это ты, будто ты тоже можешь сделаться такой. Бес вас, женщин, знает! Я даже испугался так, что сердце заболело. И сейчас еще болит, а голова полна грустных мыслей. Я до сих пор не делал никакой разницы между немцами и эстонцами, а ваша мать каждый день твердит вам, что, мол, только немцы — люди, а мы просто скот; может, это в конце концов повлияет и на тебя, и на Прийду, и вы тоже начнете меня презирать.

— Ты меня уже не любишь? — спросила Май голосом умирающей.

— Я и сам не могу сказать, — ответил кузнец в раздумье.

— Ну, тогда прощай.

— Прощай.

Никто из них не хотел первым двинуться с места.

Несколько минут царила глубокая тишина. Оба стояли, словно оцепенев, и глядели куда-то в темноту леса. Тишина стала страшной, мучительной…

— Спокойной ночи, Виллу!

— Спокойной ночи, Май!

Снег чуть скрипнул, как будто кто-то сделал легкий шаг. Дрожь прошла по телу кузнеца. Через миг он прижал к своей груди теплое трепетное тело и мягкие руки, точно гибкая и гладкая змея, обвились вокруг его шеи…

На небе уже погас последний отблеск зари и густая тьма покрывала лес, когда кузнец Виллу и его Май, держась за руки, возвращались к усадьбе Ристи. Расстались они на опушке леса.

— Чтобы ты не возненавидел меня, глядя на лицо моей матери, лучше ты к нам подольше не приходи, — сказала Май, в десятый раз прощаясь с Виллу.

— А как же я с тобой буду видеться? — глухо спросил кузнец.

— Придется мне приходить к тебе, — со счастливой улыбкой ответила Май.

На мгновенье они прильнули друг к другу так тесно, что в темноте их можно было принять за одного человека. Потом черный силуэт снова разделился на два; высокая темная фигура исчезла в лесу, а маленькая тень осталась на месте, прислушиваясь к звуку шагов, затихающему вдали.

4

Прийду, как обычно, бродил по лесам и деревням. Однажды он случайно оказался в большой деревне Йыэмяэ, где крестьяне как раз собрались на важную сходку.

Несчастные жители Вильяндимаа в этом году уподобились баранам, с которых хотят содрать несколько шкур сразу. Первая шкура досталась небесам, которые градом и дождем уничтожили всходы на полях; вторую шкуру забрали владельцы поместий, третью — Римская церковь, четвертую — грабители-литовцы. Под конец явился вильяндиский комтур и потребовал пятую шкуру — десятину с урожая, которую крестьяне должны были отвезти в замок к Фомину дню.