Болеславу не понравились эти торги.

— В Ополе вы иначе со мной разговаривали и иное обещали, — обратился он с выговором к войту. — Вы клялись, что все мещане, духовенство и рыцарство ждет меня, и никто не будет мне сопротивляться.

— Я и теперь это повторяю, — отвечал Альберт, — но княгиня должна же выторговать себе свою свободу и имущество.

Разговор был прерван возгласом, знаменовавшим прибытие епископа.

Муската, который давно уже избегал встреч с Локотком, обещал приехать в тот день, когда город будет занят Силезцем. Опоздав к торжественному въезду князя Опольского, он прямо подъехал к ратуше и, не снимая плаща, накинутого поверх положенной его званию одежды, прямо пришел приветствовать того, кого он так желал видеть своим государем. Князь встал, все присутствующие расступились, давая место входившему, и невзрачный, маленький, сутуловатый епископ приблизился к Болеславу, приветствуя его с большой горячностью и почтением. Он смеялся и плакал в одно и то же время, дрожал и бормотал что-то несвязное, но видно было, что он несказанно рад князю.

— Кончилось царство Антихриста! — воскликнул он голосом, прерывавшимся от кашля. — Да благословит Господь Бог своего сына в этой столице!

И с этими словами он осенил склонившегося перед ним князя крестным знамением.

Но князь был весь полон одной мыслью, и вместо того чтобы поблагодарить епископа, он выговорил с беспокойством в голосе:

— Замок не сдается!

Епископ усмехнулся с оттенком презрительного сожаления.

— Сдастся не сегодня, так завтра! — возразил он весело. — Я пройду туда в костел, а уж если я там буду, то постараюсь, чтобы ворота были открыты.

Настала ночь, и пришлось все планы отложить на завтра. Болеслав, переговорив наедине с епископом, приказал проводить себя в дом Альберта, где все было приготовлено к его приезду.

Войско, заняв город, сдавшийся добровольно, начинало хозяйничать в нем, как в завоеванной стране. Мещане только теперь сообразили, что они на себя навлекли. Силезцы врывались силою в дома, отбивали замки у дверей лавок и забирали всякую снедь, а двое городских слуг, пытавшихся остановить их, поплатились за это собственными боками, их жестоко избили. Своевольные и распущенные наемники рассыпались по улицам, совершая бесчинства и творя насилия. Гостеприимство, оказанное им жителями города, бочки пива для нижних чинов и вино для начальников — отуманили их головы. Люди бежали к дому войта с жалобами и упреками, но войтовы слуги разгоняли недовольных. Городские советники, прибежавшие спасать свои лавки, были схвачены воинами и связаны.

Тем временем Альберт, ни о чем не заботясь, принимал князя, уверяя его, что не только замок непременно сдастся завтра, но и вся окрестная шляхта соберется в городе, чтобы провозгласить его своим государем, потому что Локоток всех восстановил против себя своим вымогательством и своеволием.

Князь улыбался, слушая все это с видимым удовольствием, и в конце концов поверил Альберту и требовал только одного, чтобы ему сдали замок. Альберт клялся, что завтра же все это будет окончено, надо только послать герольда к княгине, обещая ей свободный пропуск.

Ночь прошла неспокойно. Квартальные не осмелились обходить свои участки, потому что силезцы угрозами разгоняли их. Когда рассвело, на улицах оказалось несколько трупов, с которых сняли все, что было ценного; несколько домов были объяты пламенем, и только с большим трудом удалось остановить пожар, чтобы он не перекинулся еще дальше.

Днем Хинча Кечер отправился и войту, который в эту ночь не смыкал глаз, он тоже не был вполне спокоен и даже не пробовал заснуть. Хотя они и были единомышленниками, и Хинча Кечер считал себя приятелем Альберта, однако оба не доверяли и не симпатизировали друг другу.