Чезаре вырвал распятие из рук понтифика и поспешно удалился.

Графиня Альма быстро удалялась. Она уже добралась до кареты, ожидавшей ее под тенью дубовой рощицы близ Флорентийских ворот. Карета стронулась с места, но не проехала еще и пятисот шагов, как ее настиг всадник и знаком приказал кучеру остановиться. Тот повиновался.

Всадник наклонился к дверце кареты и почтительно приветствовал пассажирку. Графиня подняла голову и узнала всадника.

– Чезаре Борджиа! – вымолвила она, побледнев.

– Он самый, синьора!.. Хотя наши дома и враждуют, я хочу засвидетельствовать вам свое глубокое почтение. Мой достопочтенный отец собирался послать слугу, чтобы тот передал забытую вами вещь, но я решил, что этим слугой буду я.

– Забытую вещь? – удивилась графиня.

– Вот это распятие… Мой отец был убежден, что вы, без сомнения, пожалеете о его пропаже… Хочу избавить вас от этого огорчения.

Графиня печально улыбнулась.

– Благодарю вас, сеньор, – сказала она, покраснев.

Она протянула руку, чтобы взять протянутое Чезаре распятие. И в то же мгновение она легонько вскрикнула.

Шероховатая поверхность распятия царапнула ей ладонь, но порез оказался таким слабым, что он едва различался на коже.

– Какая неловкость! – раздосадованно вскрикнул Чезаре. – Я сделал вам больно, синьора?.. Не могу себе простить.

– Пустяки…

– Ну тогда прощайте, синьора… Моя миссия закончена. Мне остается добавить несколько слов. Что бы ни произошло, каковы бы ни последовали политические или военные осложнения, я навсегда сохраню горячую симпатию к вам и вашей семье.

При этих словах Чезаре натянул поводья и помчался в Рим, но перед тем как въехать в город, он остановился, обернулся и какую-то минуту следил за удаляющейся каретой.

– Карета прибудет в Монтефорте через три дня, – тихо проговорил он. – Но привезет она только труп.

Но карета отправилась вовсе не в Монтефорте. Она остановилась в той же самой гостинице «Де ла Фурш», где шевалье де Рагастен познакомился с Чезаре и проконсультировал синьора Асторре относительно парижской моды. Повозку поставили под навес, а графиня Альма закрылась в комнате и вышла оттуда только к ночи. Тогда она продолжила путь верхом и одна. Вскоре она оставила Флорентийскую дорогу и после двухчасовой скачки по бездорожью достигла узкой расщелины между скал. В глубине ущелья виднелось довольно скромное жилище.

Лишь только графиня оказалась в пределах видимости этого домика, светлое пятно появилось на тропинке, которая извивалась между поросших миртом и мастиковым деревом скал.

– Беатриче! – радостно вскрикнула графиня.

– Матушка!.. Как я беспокоилась!.. Как поздно вы возвращаетесь! – приговаривала Примавера, обнимая графиню.

Женщины торопливо вошли в дом; вооруженный слуга запер за ними дверь.

– Ну, матушка… Удачно съездили? – спросила Беатриче, когда обе уселись в комнате нижнего этажа. – Нашли вы тех людей, которых надеялись встретить?

– Их нет в Риме! – тусклым голосом ответила графиня.

– Ах, матушка!.. Вы так расстроили меня… Когда вчера вы поделились со мной мыслями о поездке в Рим, результатом которой могло стать перемирие между нами и родом Борджиа, мое сердце тревожно сжалось… В Италии не может быть мира, пока эти чудовища живы.

– Успокойся, Беатриче, – с горечью сказала графиня. – Я тоже считаю, что война неизбежна…

– Мужайся, мама!.