Значило ли это, что он обвинит во всём Хуана? Сомнительно… Как-никак, это тоже его сын, причём избалованный сверх меры. Значит, придётся искать какое-нибудь компромиссное решение, не способное сильно задеть меня, но и оставляющее Хуану какие-то шансы избежать совсем уж большого позора. Вот только в Риме ему в ближайшее время делать нечего, у бойцов кондотт нет привычки хранить в тайне такие известия.

– Ты поставил меня в сложное положение, Чезаре, - отмер, наконец, Родриго Борджиа. – У меня имелись большие планы на всех своих сыновей.

– Судьба, отец. Хуан сам выбрал этот путь из всех лежащих перед ним. Я лишь спасал плачевное положение, стремясь обратить проигрыш в возможность.

– Умение играть словами. Оно ещё не раз тебе пригодится, но передо мной не всегда нужно. Я знаю, что ты не любишь своего брата. Может в этом есть и моя вина. Ещё тогда, когда я принял решение о твоём пути князя церкви. А Хуан возгордился своей… избранностью и полученным после смерти брата титулом герцога Гандии. Он не понял, что было уготовано каждому из вас, моих сыновей. Понял ли ты… Кажется, да, но недавно.

– Мне ответить?

– Нет, Чезаре, может потом, но не теперь. Я думал отправить Хуана в его герцогство через год, чтобы он стал своим среди арагонской и кастильской знати, нашёл себе невесту, породнившись с могущественным испанским родом. Теперь придётся сделать это раньше срока. В Риме должны позабыть случившееся сегодня.

– Я понимаю. Это будет лучшим для него выходом.

– К которому привело сегодняшнее, - поморщился понтифик. – Завтра я буду говорить с тобой, сын. Надеюсь, у тебя найдутся предложения, которые хоть частично возместят мои нарушенные планы. Ведь со временем я хотел…

Тут он замолчал, пристально глядя мне в глаза, рискнуть? Или ну нафиг этот самый риск? Нет, всё же стоит попробовать закончить, опираясь на известное мне из той истории.

– Ты готовил его на Гонфалоньера Церкви, а меня на своё место, - произнёс я, избегая как вопросительных интонаций, так и излишней уверенности. – И теперь думаешь, как заполнить возникшую пустоту в своём рассчитанном не на один год плане.

– Савонарола утверждает, что сам Господь говорил его устами. А кто говорит твоими, раз ты успешно пытаешься читать в человеческой душе?

– Разум, отец. Тот же, который использовали Цезарь и Ганнибал, Аларих и Вильгельм Завоеватель. Достаточно прислушиваться к нему и многое тайное становится явным. И да, у меня есть идеи касаемо «заполнения пустоты». Много идей, которые должны тебе понравиться. Для заполнения пустоты на месте армии и её командования. Для восполнения денег и арсеналов, в которых тоже довольно пусто. Есть всё, нужно лишь твоё одобрение и помощь. Одному… никак не справиться.

– Завтра. Всё завтра, Чезаре, - немного приободрившимся тоном произнес Родриго Борджиа. – Сегодня мне предстоит успокаивать твою мать, ведь и Хуан её сын. Ты понимаешь, что он жаловался не только мне, но и ей.

Ещё бы! Ничего, это не страшно. А пока мне оставалось попрощаться с «отцом» до завтрашнего дня и поспешить вернуться к Бьянке, за состояние которой я всерьёз беспокоился. Мигель, конечно, должен был постараться не допустить особых эксцессов, но у него в этом деле опыта… маловато будет.

Забавно, но Родриго Борджиа практически не затронул тему половой принадлежности Моранцы. Забыл? В это я категорически отказываюсь верить. Скорее всего, отложил до нашего завтрашнего разговора.