К лету 1604 года Третий Царь уже хорошо был осведомлен о самозванце; разговоры и слухи о нём были так настойчивы, что Самодержец распорядился доставить из выксунского далека мать Царевича Дмитрия инокиню Марфу. В Новодевичьем монастыре в присутствии Патриарха он лично её опросил: как было дело в 1591 году и не случилось ли тогда «подмены».

Мария-Марфа, ненавидевшая Годунова всеми фибрами своей души — он ведь её. Царицу, и её родню сверг с царской высоты и превратил почти «в грязь дорожную», — отнекивалась, что-то невнятно лепетала, ссылаясь «на беспамятство». Но она всё помнила и ждала часа возмездия, взывала к Богу, чтобы покарал врагов и погубителей. Когда последняя жена Иоанна Грозного 18 июня 1605 года с триумфом въезжала в Москву в сопровождении дорогого «дитяти», то, наверное, испытывала безмерную радость, какую трудно с чем было и сравнить. Именно её признание в Лжедмитрии своего сына и стало последней преградой на пути торжества проходимца.

В «Пискаревском летописце», составленном в 40-х годах XVII века, содержится удивительный рассказ о том, что будущий самозваный «Царь всея Руси » во время своих скитаний по стране добрался и до Выксы, где пребывала Мария Нагая, теперь инокиня Марфа. «И неведомо каким вражьим наветом, — утверждал летописец, — прельстил Царицу и сказал ей воровство своё. И она ему дала крест злат с мощами и с камением драгим сына своего благоверного Царевича Дмитрия Ивановича Углицкого. И оттоле Гришка Рострига поиде в северские грады и попущением Божиим, наветом вражьим, скинул с себя иноческий образ и облекся в мирское одеяние, и начал мяса есть и многие грехи творить.

Подобное свидетельство, которое не встречается в других документах, может вызвать только недоумение. Невозможно поверить в правдивость данной истории; иначе Мария-Марфа будет выглядеть преступной и коварной заговорщицей, дискредитировавшей полностью монашеское звание...

Тем не менее именно позиция матери — Марии-Марфы — летом 1605 года сняла все препоны и отмела все сомнения в подлинности «Царевича Дмитрия». Маржерет, утверждая «подлинность» Лжедмитрия, вполне логично заключал: «Нельзя не обратить внимание на мать Дмитрия, и многих его родственников, которые, если это было бы не так, могли выступить с протестами »^^\ С позиции обычного человеческого «здравого смысла» так оно и должно было быть. Однако получилось совершенно иначе. Мать приняла правила предложенной шулерской игры. Скажи она хоть слово правды и вся эта преступная Лжедмитриада могла бы закончиться уже после «первого акта». Однако монахиня (!!!) этого слова не сказала, став одной из виновниц преступного торжества проходимца. Как видно, ненависть может лишить человека и разума и совести.

Прошло менее года, и 3 июня 1606 года Марфа уже торжественно встречала в Москве «мощи Царевича Дмитрия», и голосила «во всю Ивановскую», чтобы простили её грешную, виноватою «пред Царём (Василием Шуйским. — А.Б,), и пред всем Освященным Собором, и пред всеми людьми Московского государства, и всего более пред своим сыном. Царевичем, что долго терпела вору-расстриге, злому еретику, не объявляя о нём, и просила простить ей прежний грех и не подвергать её проклятию »^^^ И Шуйский её простил «от имени всех людей государства» (!!! — А.Б.) и поручил святителям молиться о ней, чтобы и Бог её простил...

Не только Мария-Марфа благоденствовала при бутафорском «Царе Димитрии». Процветали и её родственники. Так, Лжедмитрий пожаловал брату «Царицы Марии» Михаилу Федоровичу Нагому (ум.