Но что такое была смерть Блока — естественная, в своей постели, в сорок один год — по сравнению со вскоре, в августе того же года, произошедшим расстрелом политической полицией поэта Гумилева, обвиненного в том, что он был участником неведомого контрреволюционного заговора! На этот раз Пастернак с ужасом думал о «преступлении», каким видится власти любая свободная мысль.

И впрямь — теперь ради того, чтобы достичь полной безопасности государства и идеологической чистоты его граждан, уже упоминавшейся политической полиции было разрешено рыться в шкафах и ящиках, совать свой нос в любые письма, бросать в тюрьму кого угодно под любым предлогом. Никто не мог укрыться от этих маньяков, опьяненных своим всемогуществом. Они имели право казнить или миловать и холодного сапожника, что сидит на углу, и самого великого из российских писателей — им было все равно, кто перед ними. Не желая допускать даже одного промаха, режим объявил, что не просто возможно, но достойно награды писать стихи, основанные на великих идеях социализма. А для этого достаточно следовать советам власть имущих и выбирать себе отныне музу отнюдь не за кулисами театров, а в кабинетах КГБ, где под каждым мундиром бьется сердце, преданное пролетариату.

Не слишком-то веря в идиллию между поэтом и ищейкой, Борис позволил Брику и Маяковскому убедить себя в необходимости создать издательство и журнал, одинаково корректные как с точки зрения политической, так и эстетической: МАФ (Московская ассоциация футуристов). Изображая хорошую мину при плохой игре, Пастернак присутствует даже на открытии съезда Советов, где председатель Совета Народных Комиссаров, непогрешимый Ленин пообещал выступить с докладом об электрификации всей страны и интеллектуальном развитии населения. Пастернак, сидя плечом к плечу с Маяковским, страшно удивлялся, записывая речь с призывами продвигать одновременно индустриализацию страны и стирание различий в мыслях коммунистов, ибо выражать себя сейчас получит право только зрелая коммунистическая мысль. Подобное рабство духа, принятое слушателями вроде бы с полным осознанием его необходимости, возмущало Пастернака не меньше, чем кража со взломом. И внезапно он почувствовал себя уже не на месте в этой России с кляпом во рту, но все-таки не знал, куда податься, чтобы расслышали его голос. Смущенный и растревоженный бурной речью Ленина, он дождется прихода домой, чтобы вынести суждение о человеке, воплощавшем в себе, на его взгляд, все, чем может угрожать диктатура, со всем, что может быть привлекательно в человеческом уме.

Намерения коммунистической власти по отношению к интеллигенции скоро и резко обозначились. Вооружившись марксистской идеей о том, что культура должна принадлежать только и исключительно пролетариату, правительство прежде всего создало «Пролеткульт», состоявший из идеологических ячеек, работавших по всей стране и призванных воспитывать в трудящихся «умение различать хорошее и дурное»! Вскоре эти различные литературные группировки объединились в «Российскую ассоциацию пролетарских писателей» или РАПП, которой было поручено направлять всех, кто занимается творчеством, на путь исторической и политической правды.