И к моему изумлению служба безопасности не блокирует попытки папарацци снимать на камеру, как мы с Амираном следуем в окружении свиты к частному сектору. Вспышки камер меня дико нервируют. Я ускоряю шаг, но идти в длинной абайе дико неудобно. Потеряв равновесие, инстинктивно хватаю Рана за руку, недоумевая, почему не отдает приказ остановить съемку.
В Анмаре запрещено фотографировать членов королевской семьи, как и простых подданных без специального разрешения. Но вместо того, чтобы разогнать журналистов, мой муж вдруг останавливается, обнимая меня за плечи, и оборачиваясь к камерам, благосклонно улыбается и приветственно машет рукой. Что? Я шокировано смотрю на него.
— Улыбайся и смотри на меня, — не меняя выражения лица, распоряжается Ран. И если бы я его не знала, то поверила бы, что нежность и теплота в его глазах — настоящие. — Улыбайся, сладкая, — вкрадчиво повторяет Амиран.
Он издевается? Кто вообще увидит мою улыбку под никабом? Журналисты, поощренные вниманием принца, ликуют, активно щелкая камерами и выкрикивая вопросы. Кажется, они знают, про нашу свадьбу, которой по факту не было. Точнее, факт был, а самой традиционной церемонии — нет.
Амиран молча скалит зубы, обольщая толпу доверчивых идиотов. Для ответов журналистам в его свите есть пресс-секретарь. Я с ужасом слышу, как он бессовестно врет, рассказывая, что свадьба состоялась неделю назад за закрытыми дверями королевской резиденции.
— Зачем? — одними губами, задаю я вопрос, когда мы проходим в закрытую зону, оставив представителей прессы в зале ожидания.
— Поданные королевства обязаны знать, что наследник женился, — коротко сообщает он, снова превращаясь в бездушного и отстранённого незнакомца. — Заверяю тебя, tatlim, ты заплачешь от умиления, прочитав, насколько романтичной и трогательной была история нашей любви, — последние слова пронизаны иронией и чем-то еще, вынуждающим меня вновь посмотреть в хладнокровное лицо эмира. Но он успевает спрятать истинные эмоции под холодным нечитаемым взглядом.
— Вперед, любимая, — положив ладонь на мою поясницу, он подталкивает меня к трапу, ведущему на частный королевский Боинг. — Нас ждут две недели райского наслаждения, — мрачно обещает Амиран.
Сбилась со счету, в который раз за последние две недели я лечу в самолете и пересекаю океан? Ощущение дежа вю накрывает лавиной, стоит лишь мне заглянуть в иллюминатор и заметить, что мы пролетаем над вереницей островов, постепенно спускаясь к месту назначения.
Радует, что я не узнаю в скоплении клочков земли Бали и Индонезию. Мне было бы слишком больно, если бы Амиран решил нанести удар в самое сердце, и привез бы меня в наше с Нейтаном место, где нас когда-то обручил океан и ветер…
Остров хранит нашу любовь, нашу дружбу, клятвы, крепкие объятия и даже самый первый поцелуй, который случился до той роковой близости на берегу озера.
Не могу перестать думать о Нейтане. В мыслях прокручиваю ужасные кадры с пытками и экзекуцией, которой его могли подвергнуть. Но ничего не потеряно, пока он дышит, пока бьется его пульс…
Я уже не о многом прошу в своих мыслях. Только бы Нейтан остался в живых. Он заслуживает самого лучшего, и я ни на секунду не сомневаюсь в том, что в подрыве платформы он не причастен, а значит все, что он испытывает сейчас — незаслуженно и несправедливо.
Мактум игнорирует меня на протяжении всего пути. Я чувствую себя резиновой куклой, манекеном, неодушевленным предметом. В его внимании я не нуждаюсь, мне просто горько в очередной раз ощущать себя лишь «породистой самкой для утех».
Хотя должно быть все равно.
После прибытия в аэропорт Мале и пересадку на вертолет, мы приземляемся на одном из частных Мальдивских рифов. |