— Ты права, детка. Горбатого даже могила не исправит, — Коул первым нарушает гробовую тишину комнаты.

— Откуда… — сдавленным голосом лепечу я.

— В закрытую зону тоже доставляют прессу, — коротко объясняет Брейн. Я чувствую его прерывистое дыхание на своем затылке. Коул стоит прямо за мной, нас разделяют считанные сантиметры, но что-то до боли холодное и отстранённое в тоне его голоса заставляет меня ощутить эту долгожданную близость не как шаг навстречу друг другу, а как непроходимую пропасть.

— Если бы это увидел кто-то еще? — нервно сглатывая, задаю первый вопрос, что приходит в голову. — Это прямое и неопровержимое доказательство того, что никакой амнезии нет.

— Здесь никого не бывает, кроме меня, — уверенно опровергает мои опасения Коул.

— И все равно это риск, — затылок сковывает холодом от одной мысли о том, что могло бы быть, если бы тайник нашли люди Амирана. — Я никогда не смогу понять, что происходит в твоей голове… Да, Коул?

— Ни один человек не способен понять, что происходит в голове у другого, — глухо отзывается муж. Мне остается лишь глубоко вздохнуть и попытаться прочувствовать настроение Коула после увиденного напоминания о ненавистном ему Гримальди. — Выключи свет, и давай уйдем отсюда.

В его голосе различаются нотки ярости, ревности, непонимания… гнева. Я не могу не испытывать чувства вины теперь, когда знаю, что все это время он был жив… а я, пусть и совершенно не близко, но все-таки была с другим.

Это нечестно. Ведь он едва ли хранил мне верность на той самой чертовой «удобной кушетке». Не заметно, что его мучает совесть. И несмотря на то, что мне хочется просто оставить все в прошлом… пока в голове и душе сплошной раздрай и сумбурные мысли.

— Нет, — поспешно выпаливаю я. Мне действительно необходимо, чтобы он все осознал, чтобы понял. — Это все ложь, Коул. Выдумки журналистов. Они намеренно искажают факты ради рейтингов, — защищаюсь я, читая самые интимные заголовки желтых журналистов, которые порой могли написать про меня и Гримальди чуть ли не любовную пьесу.

— Я понимаю, — его челюсть заостряется. Тени, плавающие на серьезном лице, придают ему почти дьявольский вид.

— Нет, ты не понимаешь, — я вновь спешу оправдаться и от избытка эмоций хватаюсь за самую свежую статью, резко срывая ее со стены. Помолвка князя Монако и анмарской принцессы — блеск, он даже это сохранил, мазохист!

— Я сказала ему «нет» в тот же день.

— Я не хочу ничего знать, — судя по звуку, Коул хватается за дверцу шкафа, и она начинает трещать под нажимом его пальцев.

— А тон твоего голоса говорит об обратном, Коул, — шепчу я, одновременно разворачиваясь к мужу.

Сердце замирает каждый раз, когда смотрю на его черты, теперь словно впервые. Страшно моргать даже. Боюсь, что снова исчезнет из моей реальности.

— Обычно ты прекрасно скрываешь эмоции. Но не сейчас, Коул, — облизнув губы, я провожу по его скуле костяшками пальцев. — Но может, тебе и правда, лучше ничего не знать. А мне — не оправдываться. Потому что ты все равно не поверишь, — пылко чеканю я, желая донести до него одну простую истину. — Не поверишь, что я ни на кого не смотрела. Мужчин, отношений, чувств… ничего этого не существовало для меня. Как отключилась во мне эта функция. Все, что ты видишь — лишь имитация жизни…, — оглядываюсь на заголовки.

— Еще скажи, что он трахал тебя виртуальным членом из воображаемой матрицы, Пикси, — сквозь сжатые зубы цедит Коул, его светлые глаза превращаются в черные омуты — два темных осколка всепоглощающей бездны.