– В таком случае, я ускользну до того, как она это сделает. Спокойной ночи, сэр! – сказала доктор Пренс.

К этому моменту Рэнсому уже казалось, что он смог её приручить, как если бы она была диким зверьком: пугливой ланью или рысью, которая научилась стоять смирно, пока вы её гладите, или даже подавать лапу. Она служила здравоохранению и сама была здорова, и, если бы его кузина принадлежала к её типу, Бэзил бы чувствовал себя куда счастливей.

– Спокойной ночи, доктор! – ответил он. – Но, в конце концов, вы так и не сказали мне, что думаете о женском предназначении.

– О каком именно предназначении? Их предназначение – заставлять людей терять время. Я же не хочу, чтобы кто-то говорил мне, чем мне стоит заняться.

И она тихо отошла от него, как если бы покинула его палату при больничном обходе. Он увидел, как она подошла к двери, все ещё открытой после прихода припозднившихся гостей, задержалась на мгновенье, окинув взглядом собрание, и скрылась из виду. Рэнсом мог видеть, что её раздражало и тяготило напоминание о том, что она бесправная женщина. Более того, она имела привычку об этом забывать, поскольку пользовалась всеми правами, на которые ей хватало времени. Он был уверен, что какие бы масштабные революции ни затевались движением, её личная революция заключалась в её собственном успехе.

Глава 7

Не успела доктор уйти, как к Бэзилу подошла мисс Ченселлор. Её глаза как бы говорили: «Мне всё равно, здесь вы или нет – я чувствую себя прекрасно!». Однако сказала она нечто гораздо более любезное. Она спросила, не доставит ли он ей удовольствие представить его миссис Фарриндер. Рэнсом с присущей ему южной галантностью согласился, и его собеседница тут же встала, чтобы ввести его в кружок, образовавшийся вокруг миссис Фарриндер. Это было элегантной возможностью для неё оправдать свою репутацию, а также поразить Рэнсома достоинством и благородством в общении, недостижимом для даже самых лучших и многообещающих дочерей его южной родины. Это выглядело так, будто она знала, что он не готов к тем переменам, за которые она ратует, и желала показать ему, что даже к отсталому южанину представительницы её пола могут быть великодушны. Это знание о его тайном недоверии виделось ему в лицах окружающих дам, чьи внимательные взгляды, впрочем, выражали жалость, а не презрение. Он чувствовал на себе взгляды этих зрелых женских глаз, видел непослушные пряди, выбивающиеся из-под темных шляпок, склонившиеся вперёд головы, как будто поджидающие, подслушивающие. И не было среди них ни одного светлого или радостного лица, за исключением той девушки с красивыми волосами, которую он заметил ранее, и которая теперь жалась где-то с краю от собрания. Он вновь встретился с ней глазами – она тоже наблюдала за ним. Видимо потому, – решил он, – что миссис Фарриндер, которой его кузина, должно быть, уже выдала нелестную рекомендацию о нём, захочет поспорить с ним, и ей любопытно, сумеет ли он собраться и с честью выйти из этого положения. Если она поднимет тему сухого закона, он будет вынужден принять вызов, так как мысль о вмешательстве законодательства в этот вопрос наполняла его яростью. Ему нравилось иногда выпить, и по его глубокому убеждению, цивилизация будет в опасности, если поддастся стаду вопящих женщин, – я всего лишь передаю его формулировку, – желающих запретить джентльмену пропустить стаканчик. Миссис Фарриндер доказала ему, что он не вызывает у неё опасений. Она спросила, не даст ли он собравшимся краткую характеристику социальной и политической обстановки на Юге. Он попросил извинить его, одновременно выражая глубокую благодарность за оказанное доверие и посмеиваясь в душе над идеей сымпровизировать подобную лекцию. Он посмеивался и когда поймал на себе взгляд мисс Ченселлор, говоривший: «Что ж, я и так была о вас невысокого мнения!».