| Как мы знаем, она запретила себе испытывать ненависть по отношению к людям. Она утешала себя, что Тарранты относятся к особому классу людей, которые дискредитируют новые истины. Она обсуждала их с мисс Бёрдси, с которой в последнее время часто виделась и которой дарила разные вещи, не зная, чем ещё может отблагодарить её, – старая леди в этот период щеголяла в красивейших шляпках и шалях. И даже квартирантка доктора Пренс, даже Мисс Бёрдси, чья непримиримость в отношении царящего в мире зла сосуществовала в редчайшем союзе со стремлением находить всему оправдание, была вынуждена признать, что если бы вам захотелось взглянуть на послужной список Селаха Тарранта, бедняге было бы нечем похвастаться. Олив поняла, насколько невелики его достижения после того как попросила Верену рассказать о родителях, что девушка сделала с готовностью, даже не подозревая, к каким выводам эта беседа приведёт мисс Ченселлор. Таррант был моралистом без чувства морали – вот что стало ясно Олив, когда она услышала историю детства и юности его дочери, которую Верена поведала подруге с присущей ей бесхитростностью. Этот рассказ, хотя и оказался крайне увлекательным для мисс Ченселлор, которая легко прониклась повествованием, побудил её задаться вопросом, способна ли её подруга отличить хорошее от плохого. Нет, она была в высшей степени невинным созданием. Она не понимала, она не интерпретировала и не видела portée того, что описывала. Она нисколько не имела склонности судить своих родителей. Олив хотела «прояснить» для себя те условия, в которых её восхитительная юная подруга¸ которую она с каждым днём находила всё более восхитительной, развивалась и для этого, как я упомянул ранее, она побуждала ту к бесконечным беседам. Теперь же она была удовлетворена, ей всё стало ясно, и больше всего на свете она хотела бы убедить девушку навсегда порвать со своим прошлым. Прошлым, о котором она ничуть не сожалела, поскольку оно открыло для Верены, а через неё и для её покровительницы, страдания и тайны Настоящих Людей. У неё была теория, что Верена, несмотря на то, что в ней течёт кровь Гринстритов (кстати, кто они такие, в конце концов?), была цветком великой Демократии, и невозможно было представить предка менее выдающегося, нежели сам Таррант. Его происхождение брало начало в безвестном местечке где-то в Пенсильвании, и было само по себе невыразимо низким. Настолько, что если бы возникла необходимость его доказать, сама Олив была бы разочарована этим недостатком. Ей нравилось думать, что в детстве Верена познала практически самую крайнюю бедность, и ей доставляло жестокое удовольствие представлять себе, что иногда это нежное создание вынуждено было в буквальном смысле голодать. Эти вещи лишь добавляли ей ценности в глазах Олив. Они заставляли эту молодую леди чувствовать, что их общее дело – действительно серьёзное предприятие. Принято считать, что у революционеров всегда есть какой-то определённый стимул для борьбы, а в их случае этого стимула бы очень не хватало, если бы не такое счастливое стечение обстоятельств в прошлом Верены. Когда та передала приглашение в Кембридж от своей матери, Олив осознала, что пришло время совершить великое усилие. Великие усилия не были ей в новинку – сама жизнь была великим усилием – но это казалось ей особенно жестоким. Она, тем не менее, решила пойти на него, пообещав себе, что первый её визит к миссис Таррант окажется последним. Единственным утешением для неё служило то, что ей предстоит тяжко страдать, поскольку предчувствие тяжких страданий было присуще ей всегда. Было решено, что Олив придёт к чаю (точнее, трапезе, которую Селах считал своим ужином), в то время как миссис Таррант, как мы уже знаем, собиралась пригласить ещё одного гостя, чтобы почтить её приход. Указанный гость после долгих споров между Вереной и матерью был всё-таки избран, и первым, кого увидела Олив, войдя в крошечную гостиную в Кембридже, был молодой человек с преждевременно, или, как при взгляде на него можно было сказать, несвоевременно поседевшими волосами, которого она, кажется, видела прежде, и который был представлен ей как мистер Маттиас Пардон. |
