Изменить размер шрифта - +
Она помолчала и продолжила: – мне нет дела до ваших родителей. Я уже говорила вам прежде. Хотя теперь я познакомилась с ними, – как они хотели, и как хотели вы, несмотря на то, что я этого не желала – мне нет до них никакого дела. Я скажу это ещё раз, Верена. Будет нечестно, если я заставлю вас думать, что они мне не безразличны.

– Но почему, Олив Ченселлор! – прошептала Верена, как будто пытаясь, несмотря на досаду, которую вызвало у неё это заявление, отдать должное беспристрастности подруги.

– Да, я непреклонна. Возможно, даже жестока. Но мы должны быть непреклонны, если хотим победить. Не слушайте молодых мужчин, когда они пытаются обмануть и запутать вас. Им нет до вас дела. Им нет дела до всех нас. Их заботит только собственное удовольствие, которое, по их мнению, полагается им по праву сильнейшего. Сильнейшего ли? Сомневаюсь.

– Некоторым из них мы очень небезразличны. Мне кажется, что небезразличны, – сказала Верена с улыбкой, которая в темноте казалась слабой.

– Да, если вы готовы бросить всё. Я уже спрашивала вас прежде – вы готовы бросить всё?

– Вы хотите сказать, бросить вас?

– Нет, всех наших несчастных сестёр, все наши надежды и цели, – всё, что для нас свято и ради чего мы живём!

– О, они вовсе не хотят этого, Олив, – Верена улыбнулась уже явно и добавила: – Они не хотят столь многого!

– Что ж, тогда идите и произнесите речь перед ними, – и спойте им, и спляшите заодно!

– Олив, вы жестоки!

– Да, это так. Но пообещайте мне одну вещь, и я стану нежнее, чем вы можете представить!

– Здесь не самое подходящее место для обещаний, – сказала Верена, поёживаясь и оглядывая окружающую темноту.

– Да, я ужасна. Я знаю это. Но обещайте, – и Олив притянула девушку к себе, набросив на неё полу своего плаща, свободно висевшего на её худой фигуре, и приобняв другой рукой. Та посмотрела на неё с мольбой и сомнением.

– Пообещайте, – повторила Олив.

– Что-то ужасное?

– Никогда не слушать их, никогда не доверять…

В этот момент дверь дома вновь отворилась, и свет из холла протянулся через террасу. В дверях стоял Маттиас Пардон, и Таррант с женой и двумя визитёрами, похоже, тоже пришли с ним, чтобы посмотреть, что так задержало Верену.

– Похоже, вы начали лекцию прямо здесь, – сказал мистер Пардон. – Будьте осторожнее, леди, иначе вы примёрзнете друг к другу!

Мать громко напомнила Верене, что та сведёт её в могилу, но Верена всё же ясно услышала последние пять слов, которые Олив произнесла очень тихо. Олив уже оставила подругу и быстро шла по направлению к ожидающему её экипажу. Таррант кинулся в погоню, чтобы помочь ей. Остальные отбуксировали в дом Верену. «Обещайте, что не выйдете замуж!» – эти слова эхом отдавались в её поражённом сознании. Она продолжала слышать их, когда мистер Бюррадж вернулся к прерванному разговору и попросил её хотя бы назначить дату, когда они смогут услышать её. Она знала, что в требовании Олив не было ничего удивительного для неё: эта мысль уже витала в воздухе. Если бы её когда-нибудь спросили об этом, она непременно ответила бы, что не думает, что мисс Ченселлор хочет, чтобы она вышла замуж. Но эта мысль, высказанная так, как это сделала её подруга, показалась ей чересчур пафосной, и в результате этой краткой и жёсткой беседы она лишь почувствовала себя взволнованной и нетерпеливой, как будто внезапно смогла заглянуть в будущее. Будущее это было ужасно, несмотря на то, что кому-то такая судьба могла показаться заманчивой.

Когда молодые люди из Колледжа продолжили настаивать на своём, она изрядно удивила их, спросив со смехом, не собираются ли они «обмануть и запутать» её. Они ушли, уступив последнему замечанию миссис Таррант:

– Боюсь, вы почувствуете, что ещё не способны понять нас.

Быстрый переход