Тоня подошла к Наде и обняла ее за плечи.

— Пошли, подруга, наш мужчина сказал, что мы можем отдохнуть, пока он будет геройствовать здесь с МЧС и медиками.

— Лавр сказал, что вернется, как только устроит Михаила… Он рассказывал, как полз по грудь в воде и пару раз его чуть не смыло…

— Я слышала.

— А потом, говорит, когда выполз на сухое место, все равно какое-то время еще полз, боялся, что следующая волна окажется выше и накроет его… Тебе Михаила не жалко?

— Жалко.

Тоня продолжала идти вперед, подсвечивая им с Надей под ноги, чтобы не оступиться.

Едва Тоня открыла калитку, как ей навстречу бросился Джек, жалобно поскуливая. И все тыкался ей в руку, просил, чтобы она его погладила.

— Ты испугался? — Тоня присела перед ним. — Думал, что я оставила тебя насовсем?

— Пошли в дом, — устало сказала ей Надя, — потом нацелуешься со своим Джеком!

— И в самом деле! — Тоня отодвинула от себя собаку. — Прости, Джек, сейчас не до тебя.

Но тот уже успокоился и привычно улегся возле крыльца.

Тоня отворила дверь и, быстро разувшись, прошла в гостиную.

— О, а свечи так и горят. Ну что, будем укладываться?

— Как ты можешь вести себя так спокойно?! — вдруг взорвалась Надя. — У тебя муж, возможно, инвалидом останется, а с тебя как с гуся вода. Целуешься со своим любовником на глазах у всего поселка!

А Костя еще беспокоился, что Тоня все так близко к сердцу принимает. Она, может, и не хотела бы, да добрые люди помогают.

— Ну вообще-то он вовсе не мой любовник. Вернее, он вовсе мне не любовник.

— А мне любовник, но вовсе не мой! — передразнила ее Надя.

— Драться хочешь? — спросила ее Тоня, ни разу в жизни не поднявшая ни на кого руку.

— С кем драться, с тобой, что ли? — пренебрежительно фыркнула Надя.

— Может, ты на Лавре остановишься, а? — жалобно поинтересовалась Тоня.

— Да я вот о том же думаю.

Надя наклонила голову и подперла ее кулаком.

— Два отвергнутых человека, нашедших тепло в объятиях друг друга.

Прозвучало это не слишком весело.

— А с другой стороны… — Надя помедлила, — уж лучше пусть он достанется тебе, чем Людке.

— Но ты же целовалась с Лавром, я видела! — возмущенно сказала Тоня. — Хотела на двух стульях усидеть?

— Думаешь, Костя тебе будет верен? — откликнулась Надя вопросом на вопрос.

— Да ни о чем я сейчас не думаю! — отмахнулась Тоня. — Вернее, думаю — неужели твои двести тысяч пропали?

— Конечно, пропали. Они теперь лежат под тоннами грязи, из которой, как ты правильно заметила, я выползла голышом!

— Слушай, Надюха, но вода же не останется навсегда, она сойдет. И грязь… ее же можно вывезти.

— Ты хочешь сказать, еще не все потеряно?

— Конечно. Во-первых, твои деньги заложены в книгах. Могут промокнуть, а могут — нет. А во-вторых, даже мокрые деньги можно высушить…

— Слушай, Тоха, а ты молодец! Я как-то сразу сникла, решила, что осталась голая и босая. Еще твое гадание вспомнила…

— Ну так я все правильно говорила, ты из грязи так и вылезла без ничего. В том смысле, что твой дом, теплицы… может, и нельзя восстановить, но клад, свой собственный, вполне можно отрыть.

— Лавр и слушать не хочет, чтобы здесь остаться.