— Во-первых, она явилась в участок убедиться в смерти профессора, во-вторых…

— Стоп, коллега! По порядку. С чего вы взяли, что Фаина хотела убедиться в смерти Серебрякова?

— Ну, как же! Я сам видел! — возмутился Джуранский.

— Что вы видели?

— Она вбежала с криками «Помогите!», потом увидела профессора, оттолкнула городовых и тут же выскочила! — рассказывал ротмистр с жаром.

— А в чем тут ее вина? — спокойно спросил Ванзаров.

— Да хотя бы… — начал Джуранский и вдруг замолчал.

— Так что же, Мечислав Николаевич? — настаивал сыщик.

— Вы меня запутали… — признался помощник.

— И не думал! Ведь если Фаина сама столкнула профессора в прорубь, зачем убийце было так рисковать и лезть в пасть волку, то есть в полицейский участок?

— Она хотела убедиться, что профессор мертв…

— Допустим. А могла она за то кратчайшее время, почти секунды, понять, мертв Серебряков или нет?

— Честно говоря, она ничего не могла понять. — Джуранский вздохнул.

— Что можно увидеть за несколько секунд?

— Лицо!

— А зачем Фаине надо было увидеть его лицо?

— Чтобы узнать, что это — профессор!

— То есть она не была уверена, кого притащили Щипачев и городовой? — не отступал сыщик.

— Выходит, так…

— Почему Фаина была не уверена, что это — Серебряков?!

— Этого я не пойму, — грустно проговорил Джуранский.

— Но ведь это очевидно! Мечислав Николаевич, голубчик, смелее…

— Только одно: Бронштейн не убивала профессора… — нехотя произнес ротмистр.

— Конечно! Она увидела на льду мужчину, похожего на Серебрякова, испугалась и решила проверить, что не ошиблась. Вот и все! Был ли у Фаины какой-нибудь иной, чем у Валевской, повод убить Марию Ланге и профессора?

— Думаю, нет. Ведь ей тоже были нужны деньги для революции.

— Конечно! А на чем держалась уверенность Серебрякова, что Марию убила Фаина?

— Она осталось с Ланге в ночь убийства.

— А вы помните утверждение профессора, что он якобы был на новогоднем балу Бестужевских курсов?

— Само собой! Я сам проверял! — с гордостью сказал Джуранский.

— Почему он соврал?

Ротмистр резко остановился:

— Да ведь профессор, как пить дать, был под сомой, и ему могло и не такое примерещиться!

— И что из этого следует? — вкрадчиво спросил Ванзаров.

— У нас нет ни мотивов, ни улик против Бронштейн! — выдал пораженный Джуранский.

— Браво, ротмистр! — без всякой иронии сказал Ванзаров. — Бронштейн, как и Валевска, пошла против своих опекунов из Особого отдела, и все ради того, чтобы убить профессора?! Это — абсурд! Следовательно, мы полагаем, что ни Хелена, ни Фаина не совершали — ни вместе, ни по отдельности — двух убийств. Что из этого следует?

— Что профессор сам убил Марию в беспамятстве, а потом наложил на себя руки. Других вариантов нет.

— И при этом вынес из квартиры все личные вещи и фотографии, но оставил на самом видном месте улику — скатерть-домотканку?

— Да, как-то странно… — согласился Джуранский.

— Значит, и эта идея не годится. Кто же тогда является настоящим преступником?

— Кто-то четвертый! — неожиданно сказал Джуранский.