Хотя ноги мои окрепли и дыхание стало ровным за время долгого марша, я с трудом держал шаг вместе с Мемноном и другими воинами нашего отряда. Годы начали брать свое.

Все мы надели длинные шерстяные эфиопские одежды и вооружились традиционными круглыми щитами наших врагов. Мы не стали одевать на головы парики из конского волоса. Было неразумно маскироваться под эфиопа, когда шилуки буйствуют на склоне горы.

Когда мы наконец поднялись на плоскую вершину Амбы, я увидел, как Тан собирает и перестраивает свою пехоту. В бою у шилуков есть один серьезный недостаток. Стоило им намочить наконечники копий кровью, как они сходили с ума и становились неуправляемыми. Тан ревел, как раненый слон, и обрушивал на плечи воинов золотую плеть лучшего из десяти тысяч. После того как их привели в чувство, шилуки построились и пошли на первую деревню, где эфиопы ждали за каменными стенами. Когда первая волна черных пехотинцев в головных уборах из страусиных перьев хлынула вперед, по ней выпустили тучу стрел из своих длинных луков. Шилуки прикрылись большими щитами.

Во время первой атаки на деревню некоторые эфиопские воины бросились вперед, размахивая мечами. В мужестве у них недостатка не было, но они не были готовы к такому бою. Их никто никогда не заставлял сражаться не на жизнь, а на смерть.

Я подождал, пока не разгорелась битва, а потом крикнул Мемнону и его отряду:

— Надеть парики!

Все натянули на головы парики из конского волоса. Я сам сделал их, подражая эфиопским прическам. Они были кудрявыми и лохматыми. Теперь в длинных полосатых одеждах и париках мы вполне могли сойти за сородичей Аркоуна.

— Сюда! За мной! — закричал я и издал улюлюкающий клич эфиопов. Все заулюлюкали, завопили и последовали за мной. Обойдя деревню, где еще бушевал бой, мы беспорядочной толпой побежали по полям.

Нам нужно было добраться до крепости и оказаться рядом с Масарой раньше, чем Аркоун осознает близость поражения. Он без колебаний убьет девушку, как только увидит, что она ему больше не нужна. Я почему-то представил себе, как он проткнет ее голубым мечом или сбросит с моста в пропасть. Это были его любимые развлечения.

Когда мы пересекали вершину столовой горы, повсюду царил беспорядок. Небольшие группы косматых воинов носились туда и сюда. Женщины тащили за руки детей и несли свои пожитки на головах, вопя от ужаса, как куры, почуявшие запах лисы. Стада коз блеяли, коровы мычали и поднимали пыль копытами — пастухи бросили их. Никто не обращал на нас внимания, и мы трусцой бежали по полям, стараясь обходить деревни стороной.

Вместе со всем населением Амбы Камары мы двигались к Адбар Сегеду на дальнем конце столовой горы, и по мере приближения к мосту толпы беженцев становились все гуще; в конце концов нам пришлось силой прокладывать себе дорогу. У входа на мост стояла стража. Она отгоняла беженцев дубинками и мечами. Женщины просили спрятать их в крепости, поднимали в воздух детей и молили сжалиться над ними. Некоторых в давке сбили с ног и растоптали.

— Построиться черепахой, — тихо приказал Мемнон, и наш отряд, сомкнув ряды, пошел вперед через толпу, как акула проходит через стаю сардин. Кто-то не успел увернуться и свалился в пропасть, когда мы подошли к мосту. Вопли падающих только усилили панику. Стража попыталась остановить нас, но сами стражники были настолько скованы толпой беженцев, что не могли даже взмахнуть мечом. Толпа грозила столкнуть их в пропасть.

— Мы идем по личному приказу царя Аркоуна! Отойдите! — крикнул я на языке гиз.

— Пароль! — завопил в ответ начальник стражи, пытаясь удержаться на ногах. Толпа напирала.