Лагерь, в котором не было даже полных четырнадцати тысяч людей, на первый взгляд, казался гораздо более многолюдным, так как обозы вождей, товарищей, старшины занимали не меньше места, чем само войско.

Когда все это разместилось и устроилось на занятых местах, всюду, куда глаз хватало, видны были палатки, хоругви, бараки, возы и таборы. Остановились подле местечка, в котором королю отвели помещение в монастыре.

Подканцлер постарался поместиться с женой на небольшом расстоянии от него. Он также надеялся преподнести королю приятный подарок, на который рассчитывал — и поджидал своих рейтаров, имея в виду предложить их его королевскому величеству. Это обошлось ему не слишком дорого, так как цейхгауз Казановских содержал огромный запас оружия и всяких приборов.

С королем он был по-прежнему в холодных отношениях и крайне раздражен против него. Всего горше было Радзеевскому то, что он тщетно искал себе союзников и друзей. Дембицкого и других сеймиковых крикунов здесь не было, а паны сенаторы, видя, как избегает его король, также уклонялись от приятельских отношений. Подканцлеру оставалось только искать приятелей среди войсковых, которых он приглашал, кормил, поил и осторожно настраивал против короля.

Всего печальнее жилось подканцлерше, которая начинала жалеть, что позволила мужу увлечь ее в этот поход. По целым дням она была вынуждена сидеть в гостинице одна со своей охмистриной и прислугой или смотреть из окна на сновавших мимо солдат разного оружия и хоругвей.

Радзеевский редко приходил рано, и не обедал с женой. Гостей своих он принимал в лагере, и возвращался поздно ночью, когда жена уже спала. Лишь иногда он нарочно приходил пораньше вечером, чтобы подразнить подканцлершу, высмеивая короля и заставляя ее вступаться за него.

Всякий раз почти доходило до таких сцен, что бедной жертве оставалось только уходить в слезах и запираться. Не всегда, однако, победа доставалась ему так легко. Иногда Радзеевская отвечала ему так колко и ядовито, что он выходил из себя.

Жизнь была просто мученическая. Два-три дня они не видались вовсе, затем подканцлер являлся с высмеиванием короля и т. д.

Письма он посылал с каждым днем все более злобные, стараясь выставить короля совершенно не способным человеком и подорвать веру королевы в его привязанность. Результат был таков, что король вскоре почувствовал в письмах жены влияние чьих-то наговоров. Но дела было так много, что Яну Казимиру пришлось отложить объяснение.

На другой день после прибытия в Сокаль пришли вести, что Хмельницкий с главными силами идет на Дубно и Олыку. Надеялись, что эти укрепленные городки, хотя и с небольшими гарнизонами, сумеют защититься.

Совещались, идти ли дальше и искать казаков, или ждать их. Тем временем почти каждый день приводили пленных, а всего приятнее было то, что несколько их доставил казак Збусский, который перешел на сторону польских войск и с успехом нападал на отряды Хмеля.

Вскоре потом князь Дмитрий Вишневецкий привел хоругвь, Лянцкоронский целый полк, причем Ян Казимир снова объезжал войска, делал смотры и решал войсковые дела, которых всегда было много.

Вслед за Забусским явился некий казак Богдашко, обещавшийся привести несколько полков от Хмеля. Приняли его любезно, но он оказался шпионом, который хотел только высмотреть, что делалось в войске и испытать Забусского.

Гетман также явился с войском из-под Каменца, но оно было невелико, так как его хоругви сильно поредели в боях.

Все время король был на ногах, осматривая прибывающие полки, устанавливая суды, входя в самые мелочные дела, в чем ему помогали теперь оба гетмана.

Новые хоругви подходили непрерывно; восемнадцать их привел Любомирский, полк рейтаров канцлер Радзивилл, каштелян бельский отряд пехоты, Вишневецкий три казацкие хоругви, даже небогатая шляхта доставляла людей, наконец, электор бранденбургский прислал сто всадников.