Константин Ильич усмехнулся:

— Я думаю, что Владимиру Антоновичу нет особой надобности стрелять по тараканам: его искусство достаточно высоко, чтобы прибегать к таким ухищрениям. Но мы отклонились от темы, господа.

Константин Ильич постучал по столу полусогнутым тонким пальцем, а потом заговорил отрывисто и сухо:

— Мне прекрасно известны ваши биографии, в особенности то, что относится к последнему периоду вашей жизни. Содержательно и поучительно… Что тут еще сказать? И потому буду краток: думаю, что, вы не удивитесь, если я предложу вам сотрудничать с нами.

Он помолчал некоторое время, выжидательно посмотрел на насторожившихся друзей, и продолжал:

— Только не надо говорить: гэбэ берет вас под колпак. Не нужно словоблудия. Спецов вашего масштаба всегда нужно держать на заметке. Мне прекрасно известно, чем вы занимаетесь в настоящее время, и соответственно я хотел бы рекомендовать вам задуматься о своих жизненных перспективах. Они могли бы быть блестящими, если бы вы вели себя умно.

— Я же говорил: вербовка, — сказал Свиридов. — Черный чемоданчик. Ну хорошо, Константин Ильич. Что вы хотите нам предложить?

— Пока ничего конкретного, — сказал Константин Ильич. — Просто я счел возможным поставить вас в известность… чтобы вы, так сказать, имели в виду.

— Это все? — сухо спросил Свиридов. — Убедились воочию, что террористы и международные преступники стали аки агнцы и уже не кусаются?

Константин Ильич улыбнулся — отчего на его сухом лице проступили глубокие морщины — и проговорил:

— По этому поводу есть прекрасная притча, которую многие почему-то называют анекдотом.

Хотя смысл тут не только в игре слов — он гораздо глубже. Семеро козлят бьют серого волка.

Он кричит:

«Что же это вы делаете, волки позорные?»

А они ему: «Молчи, козел!»

Фокин захохотал, по лицу Свиридова пробежала мимолетная веселая усмешка из разряда тех, что делали аскетическое, словно вычеканенное из бронзы (атлантический загар — не шутка!), лицо этого человека открытым и совсем еще молодым.

Свиридов, поднявшись, шагнул к столу Константина Ильича и проговорил:

— Взаимообратимые социальные статусы, так? Только будьте уверены: у нас нет никакого желания повторять собственную бурную молодость. Что же касается сотрудничества с вами…

Это дело серьезное. Только вот что, Константин Ильич, никогда… никогда не предлагайте нам работу киллера. Мы уже наработались на госструктуры…

Константин Ильич ничего не ответил.

— Мы свободны?

— Да. Впрочем, вас, Владимир Антонович, я попрошу остаться. На минуту.

— А вас, Штирлиц… — прогнусавил Фокин и, в несколько шагов достигнув массивной двери, скрылся за ней.

— Я вас слушаю, Константин Ильич, — отозвался Владимир, снова присаживаясь на стул.

— Дело в том, что ваш брат Илья часто общается с моим сыном и моим племянником. Вы должны их знать. У вас однажды даже возник конфликт, после чего Антон приполз домой цвета стен в тюремной камере и заявил, что он вас ненавидит.

— Крошка-сын к отцу пришел, и стучала кроха, — откликнулся Владимир. — Ваш сын, Константин Ильич, довольно наглый молодой человек. Кроме того, как мне кажется, у него проблемы с наркотиками. А что мне было делать, если он полез на меня с пистолетом и кинжалом?

— Я ни в чем вас не обвиняю, — сказал мрачный фээсбэшник. — Более того, на вашем месте я поступил бы точно так же. Просто я хотел спросить… Ваш брат Илья тоже употребляет наркотики?

— Я не хотел бы говорить на эту тему, — нахмурившись, ответил Владимир.