Он увидел боль в ее голубых глазах, но когда шагнул к ней, она отвернулась.

— Не трогай меня.

Он направился к двери, но, уже взявшись за ручку, помедлил. Смешок его был коротким, хриплым и тихим.

— Когда я увидел тебя впервые, подумал, что ты самая храбрая женщина на свете. Как же я заблуждался! Чтобы взглянуть собственному страху в лицо, необходимо мужество. Когда оно у тебя появится, дай мне знать.

Не оглянувшись, он ушел.

Аврора закрыла глаза. Ее трясло от гнева, от облегчения, от страха.

Страх жил в ней, от страха у нее все сводило внутри. Да, она малодушна. И она боится его. Или же эмоций, которые он в ней вызывает. Или самой себя, когда он к ней прикасается.

Пусть катится в ад! Ну почему одно лишь его прикосновение заставляет ее забыть обо всем на свете? Его ласка воспламеняет ее, доводит до безумия. В его объятиях она перестает быть самой собой.

Аврора покачала головой, повела плечами и тихо застонала. Она по-прежнему стояла, прислонившись спиной к стенe, ощущая, как его семя горячей струйкой течет по внутренней стороне бедра.

Рука ее легла на живот. Господи, как она допустила, чтобы он вот так взял ее? И как сможет его забыть после того, что случилось сегодня? Она все еще ощущала его мощные толчки у себя внутри…

Аврора глубоко вздохнула. Надо подавить в себе эту пагубную страсть. Не подпускать его близко. Она не сможет с этим жить.

Но при одной мысли о том, что она никогда больше не увидит Николаса, не почувствует его тела, ей сделалось больно и одиноко. Однако выбора не было.

Она знала, каково это — жить с деспотом и самодуром. Но Николас во сто крат хуже отца. Он не просто будет манипулировать ею, он сделает ее своей вещью. Рабой. Рабой страсти. И в огне этой страсти сердце ее сгорит дотла, останется только пепел.

Глава 17

Руки его обнимали меня; губы были сама нежность, нежность, от которой хочется плакать.

Николас лежал на кушетке в своем гостиничном номере, смотрел в потолок и проклинал себя за то, что овладел Авророй у нее дома.

Он не думал, что спор их зайдет так далеко и кончится безумной вспышкой желания. Но ее гнев распалил его, а поцелуй заставил забыть о здравом смысле. В ту секунду, когда он коснулся ее, все было предрешено, он не мог не дойти до конца.

Николас закрыл глаза, вспоминая остановившийся взгляд Авроры, когда он вошел в нее, ее раскрасневшееся от страсти лицо. Он взял ее с ходу, без всяких прелюдий, не задумываясь о том, что их могут увидеть, и о последствиях. Взял как шлюху. И ей это понравилось, что бы она потом ни говорила.

Он не жалел о том, что из-за него она потеряла контроль над собой. О чем он жалел, так это о том, что теперь между ними непроницаемой стеной встал гнев. Несколько недель острожных ухаживаний пошли насмарку — он разрушил едва зародившееся доверие Авроры. Превратил ее влечение к нему в похоть — похоть, которой она будет стыдиться.

Николас провел ладонью по волосам. Он не знал, что теперь делать, как залечить нанесенные раны, восстановить разрушенное. Он до сих пор не осознал в полной мере силу чувства, которое испытывал к ней.

Он зашел слишком далеко. Ни к одной женщине его не влекло так, как к Авроре. Страсть затуманила ему рассудок, управляла всеми его поступками. Он вел себя как одержимый похотью подросток.

Николас выругался — грубо, непристойно. Может, пора выходить из игры, пока он окончательно не превратился в дегенерата? Он и так задержался в Англии дольше, чем следовало. Скорее всего ничего у него не получится — она не признает его своим мужем; ему не растопить ледяной стены, которой она отгородилась.

В этот момент Николас услышал острожный стук в дверь. Гадая, кто бы это мог быть, он приподнялся на кушетке.

Стук повторился, на этот раз более настойчиво.