Слабая улыбка осветила чумазое личико.

– Ладно, доктор, – согласился он и направился к двери. – Как мама?

– Прекрасно, и ребенок тоже, – ответил Дуглас. – Я отнесу воду Элли, а ты беги за отцом.

Мальчик выскочил на улицу и припустил бегом по булыжной мостовой, сверкая босыми пятками.

Дуглас отнес воду в заднюю комнату, объяснил девочке, что делать дальше, и вышел из дома, застегивая на ходу пальто.

Задержавшись на пороге, он поднял воротник и огляделся по сторонам, натягивая перчатки. Из пивной в конце улицы показался Дэниел Джонс, опухший и растрепанный, с налитыми кровью глазами. Дуглас подождал, пока мужчина побрел к дому в сопровождении Чарли, державшегося чуть поодаль от отца, затем пошел своей дорогой. Дэниел считался неплохим человеком и, напившись, приходил в плаксивое состояние, не проявляя склонности к насилию. Скорее всего он будет доволен появлению на свет еще одного ребенка, особенно не задумываясь, что тот нуждается в хлебе насущном, как и другие дети, которым он дал жизнь.

По пути в свой кабинет на задворках больницы Святой Марии Дуглас зашел к миссис Бидл. Она встретила его со своей обычной сердечностью.

. – Замерзли, доктор? Где вы были?

– Принимал роды, – ответил он. – Помог появиться на свет еще одному озорнику.

– Вот и славно, – улыбнулась пожилая женщина. – Хорошо, что зашли. Утром доставили пару писем на ваше имя. – Она потянулась к полке позади прибавка и передала ему почту.

Пробормотав слова благодарности, Дуглас пожелал ей доброго утра и вышел из теплого помещения в холодный серый день, вертя в руках письма. Одно от матери. Почерк на другом конверте из плотной глянцевой бумаги также оказался знакомым. Ответ из брачного агентства.

Дуглас сунул оба письма в карман пальто и быстро зашагал к своей приемной, занимавшей полуподвальное помещение в двухэтажном доме за церковью. Как обычно, в передней теснились женщины с детьми, шмыгавшими простуженными носами. Несмотря на теплившийся в очаге огонь, в комнате стоял сумрак и холод. Дуглас приветствовал каждого пациента по имени, подбросил в огонь угля и зажег свечи. Открыв дверь в свой кабинет, он повернулся к женщине с младенцем на руках и карапузом, цеплявшимся за ее фартук.

– Входите, миссис Гуд. Что-нибудь с Тимми?

– Ох, доктор, он весь покрылся сыпью. – Она дернула за ухо почесывающегося малыша. – Прекрати сейчас же, кому говорят. – Ребенок захныкал. Женщина устало вздохнула. – Все время чешется. Ничего не могу с ним поделать.

Дуглас сел за исцарапанный стол, служивший ему рабочим местом.

– Давай-ка посмотрим, что у тебя здесь, Тимми. – Он осмотрел воспаленную кожу мальчика и потянулся за банкой, стоявшей на полке. – Накладывайте эту мазь трижды в день, миссис Гуд. Думаю, кожа скоро очистится, но приведите его ко мне через неделю.

– Спасибо, доктор. – Женщина опустила банку в объемистый карман передника. Затем нерешительно извлекла оттуда медную монетку. – Сколько я вам должна, доктор?

Монета, как заметил Дуглас, была достоинством в один пенни. Этого могло хватить на булку хлеба или пинту молока. Мазь стоила значительно дороже, но у людей есть своя гордость, даже если она их единственное достояние. Дуглас улыбнулся:

– Всего один пенни, миссис Гуд.

Женщина кивнула и положила монету на стол с сознанием исполненного долга.

– Спасибо, доктор. Пойдем, Тимми, и перестань чесаться. Дуглас откинулся на спинку стула и запустил пальцы в свои густые волосы, глядя на закрывшуюся за пациентами дверь. Затем сгреб со стола монетку и бросил в жестяную коробку.