– Доктор Джекилл? – повторил он со смесью изумления и досады. – Что, к дьяволу, вы хотите сказать?

– Я просто пошутила, – поспешно заверила Честити, с опозданием сообразив, что вряд ли польстила ему таким сравнением.

– Если это шутка, то совсем не смешная, – буркнул он. – Скорее ядовитая.

Честити прикусила нижнюю губу.

– Возможно, – согласилась она. – Но вы должны признать, что доля истины в ней все же есть.

– Понятно, – отметил он. – Вы так и не простили меня. Впрочем, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Надо уподобиться святой, чтобы так легко все забыть и простить.

– Чего обо мне никак не скажешь, – вздохнула Честити. – Боюсь, у меня нет никаких шансов попасть в их число.

Дуглас рассмеялся:

– Какое облегчение! Поскольку я сам далек от святости, я чувствовал себя бы неловко в обществе чересчур добродетельной особы.

– Ну, на этот счет можете не волноваться, – успокоила его Честити, любуясь морщинками, собиравшимися в уголках его глаз, когда он смеялся. Поймав себя на слишком пристальном его разглядывании, она смутилась и почувствовала, что ее щеки загорелись.

– Почему вы стали врачом? – решительно спросила она, не видя другого способа перейти к цели их прогулки.

– Семейная традиция, – небрежно отозвался Дуглас, крепче ухватив ее локоть, когда они нырнули в транспортный поток возле Марбл-Арч.

Он больше ничего не добавил, пока они не вошли в парк через Камберлендские ворота, оставив позади стук колес, топот копыт и шум моторов.

– Да, конечно, – вспомнила Честити. – Вы говорили, что ваш отец был врачом.

– Как и мой дед. Восемнадцатилетним лейтенантом он попал в Индию и оказался свидетелем мятежа. Чудовищный опыт внушил ему стойкое отвращение к войне. Он вернулся в Эдинбург и занялся изучением медицины, а потом открыл собственную практику.

Они медленно шагали вдоль манежа, где всадники занимались выездкой лошадей. Честити внимательно слушала, заинтригованная его маленьким экскурсом в семейную историю.

– Итак, вы третье поколение врачей, – подытожила она.

– Как минимум. Я серьезно подозреваю, что в роду Фаррелов имелись цирюльники, и не исключено, что кто-нибудь из них, вооружившись устрашающего вида ножом, называл себя хирургом.

Дуглас весело рассмеялся и нагнулся, чтобы поднять с земли конский каштан. Отполировав его рукавом до блеска, он протянул его Честити с полупоклоном и серьезностью человека, преподносящего драгоценность. Каштан имел идеально круглую форму и тепло светился в сером свете дня. Честити приняла дар в той же манере, слегка присев в знак признательности.

– Какой красивый. – Она спрятала его в муфту. – Вы играли в детстве в «каштаны»?

– Конечно, – подтвердил он. – Одно время у меня был совершенно непобедимый экземпляр. Мы вымачивали их в уксусе, чтобы придать твердость. А мой был настоящим чемпионом.

При воспоминании об этом его лицо озарила по-мальчишески гордая улыбка, говорившая о том, что он до сих пор гордится своими детскими достижениями. Честити не могла не улыбнуться в ответ.

– Расскажите мне о своей семье, – попросила она. Дуглас пожевал губами, глядя на хмурое небо.

– Вы хотите услышать длинную историю или сокращенный вариант?

– Длинную, пожалуйста. Он склонил голову.

– Как бы вам не пришлось пожалеть. Даже не знаю, с чего начать, но попытаюсь.

Глава 10

—Шесть сестер, – с благоговением произнесла Честити, узнав о численности семьи доктора.