То есть вечер я провела с пользой, но безрадостно.

Во-первых, бесценный Петрик приготовил на завтрак сырники с апельсиновым джемом.

Во-вторых, столбик термометра разом подскочил до плюс пятнадцати и обещал не прекращать расти и дальше, на радость всем добрым теплолюбивым людям.

В-третьих, я снова опоздала на работу (сырники доедала), но этого никто не заметил. Коллегам было решительно не до меня: приехал представитель пивоваренной компании, которой мы делали рекламу, и привез несколько ящиков бутилированной благодарности. Робкие возражения немногочисленных отщепенцев, не считающих пиво правильным утренним напитком, решительно отмел Саня Веселкин.

– Это шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты! Пиво же – демократичный напиток, а демократия – это свобода, а свобода – это право пить тогда, когда хочется! – логично рассудил он и ловко сдернул крышечку с бутылки о край стола.

Узрев надругательство над офисной мебелью, наш рачительный завхоз Путятин страдальчески взвыл, но кто-то из мудрых миротворцев сноровисто сунул ему в руку полуведерную керамическую кружку, спешно повышенную в статусе с бульонной до пивной, и густая пена погасила протест.

– Люсюсь, пивка? – заметив меня, вопросил Веселкин.

Я поморщилась.

Ненавижу, когда Саня меня так называет! Это его «Люсюсь» неприятно похоже на «лосось», особенно если говорить с полным ртом, как в данном случае.

– Найн, найн! Люсюсь наше пиво не будет, – тут же подал голос исполненный притворного сожаления вредный Антипов. – Ей небось настоящее баварское подавай, с соленым кренделем.

– Сам ты крендель, Вадик! – вызверилась я. – Не надоело еще? Хватит меня в немцы записывать, я потомственная казачка!

– О! Люсюсь, а ты шашку возьми и вразуми вражину Вадика по-нашему, по-казачьи! – встрепенулся Веселкин.

– Вразумляют вожжами, – проворчала я. – Шашка к традиционным инструментам педагогики не относится, это во-первых. А во-вторых, у меня нет шашки.

Кажется, убрать из голоса нотки сожаления не получилось.

– Да как же нет, когда есть?! – Свободной от пивной бутылки рукой Саня подцепил мой локоток и увлек меня в тихий угол, который мы называем «Приют спокойствия».

Наша просторная редакторская организована в модном, но психологически дискомфортном стиле «опен спейс». Почти все помещение насквозь просматривается и невооруженным глазом, и камерами наблюдения, и только один закуток у окна хранит желанную приватность: это аппендикс, образованный здоровенным стальным шкафом сейфового типа. Мы ласково называем шкаф Чурбан Железный и любовно украшаем сувенирными магнитиками, привезенными из командировок.

Помимо магнитиков, на сером боку Чурбана белеет наклейка с категорическим императивом: «В случае пожара выносить в первую очередь!», а на стене рядом висит бумажка, возлагающая ответственность за пожарную безопасность на Марет Игоревну. Поскольку Тигровна намного мельче и в разы легче Чурбана, я люблю повторять, что ни за что не пропущу такое зрелище, как пожар в нашем офисе. Может, даже сама как-нибудь подожгу родную редакцию. Очень уж хочется посмотреть, как ответственная руководительница потащит на себе стальной гроб для слоненка.

– Вот, видишь? Шашка! – Саня кивнул на распахнутый сейф, в недрах которого, помимо штатного неинтересного содержимого (деньги и документы надлежащим образом хранятся в бухгалтерии), сегодня интригующе блистало золото.

– Это не шашка. – Я осторожно взяла и повертела в руках колюще-режущее оружие с клинком сантиметров в тридцать. – Шашка кривая, а это какой-то кинжал…

– Варвары! – В закуток третьим лишним с трудом втиснулся толстяк Ерофеев – наш спец по историческим материалам.