— Ну вот, Ферек, я и дома. — В тихом голосе незнакомки звучали нотки сарказма.

Гигант смотрел на береговые домики Дувра, и в его глазах читалось разочарование. Мимо пролетела чайка, он оценивающе проследил за ней глазами: не сгодится ли на жаркое?

— Когда я уезжала отсюда семь лет назад, — продолжала женщина, — у меня был муж, деньги, шестеро слуг и сундуки, полные модных нарядов. А возвращаюсь я ни с чем.

— У вас есть я, госпожа, — пробасил гигант. Он говорил по-английски с сильным акцентом.

— Это верно, — подтвердила она потеплевшим голосом. — Но боюсь, что тебе не понравится Англия, Ферек.

Как странно он выглядит в этих узких брюках и сюртуке.

— Не будет же здесь хуже, чем там, откуда вы меня увезли.

С этим Эмма Таррант не могла не согласиться. Она его спасла от ужасной участи.

— Вот только дождь этот мне не нравится, — жалобно добавил Ферек.

Эмма засмеялась:

— Я тебя предупреждала: в Англии часто идет дождь, и климат у нас холодный.

— Ваша правда, — признал слуга, голос его звучал уныло.

Эмма неотрывно смотрела на берег, радуясь знакомым картинам: домам с остроконечными крышами, аккуратным зеленым кустарникам и деревьям, типично английской карете с отличительным гербом, в которую была впряжена пара лошадей. Видимо, она дожидалась кого-то из пассажиров с их корабля.

Семь лет ее не было дома, всего семь лет, а кажется, что за это время прошла целая жизнь. Может быть, не стоило сюда возвращаться? Вряд ли кто-нибудь будет рад ее возвращению, и уж наверняка никто не заколет тельца по случаю возвращения блудной дочери.

Собственно говоря, она и не собиралась возвращаться к прежней жизни. Ей просто хотелось жить в стране со знакомыми ей обычаями, говорить на родном языке, хотелось не чувствовать себя чужестранкой. Она так мало просит от жизни. Неужели ей и в этом будет отказано?..

Матросы бросили на берег швартовы и приготовили сходни. Док кипел жизнью.

— Пошли за вещами, Ферек, — сказала Эмма.

Спустя какое-то время она, поднимаясь вновь на верхнюю палубу, столкнулась с высоким джентльменом, которого сопровождал камердинер. Потертые чемоданы Эммы загородили тем дорогу, и на секунду Эмма оказалась прижатой к борту корабля проходившим мимо нее мужчиной. Она подняла на него глаза, собираясь сказать что-нибудь вроде: «Нельзя ли поосторожнее?», и их взгляды встретились.

На нее в упор смотрели необыкновенного, почти сиреневого цвета глаза, несомненно, обладающие огромной притягательной силой. Ей показалось, что их владелец стремится заглянуть внутрь нее, чтобы найти там что-то для себя очень важное. Эмма не могла отвести глаз. Этот ищущий взгляд нашел в ней отклик, словно она тоже давно искала того же. Ее губы приоткрылись от удивления, а сердце затрепетало.

Колину Уэрхему вдруг захотелось поцеловать незнакомку. Ее близость возбуждала, изумленный взгляд ее умных глаз интриговал. Это было так просто — наклонить голову и прильнуть к ее губам. Его опьянила одна мысль об их мягкой покорности.

Но тут темнокожий гигант вдруг убрал чемодан, который мешал Колину пройти.

— Что с вами, госпожа? — спросил он, увидев, что его хозяйка не трогается с места.

Женщина встрепенулась:

— Ничего, Ферек, со мной все в порядке. Спасибо.

— Прошу прощения, — сказал Реддингс и поспешил наверх.

Колин на секунду задержался. Ему хотелось заговорить с этой женщиной. Внутренний голос кричал, что он горько пожалеет, если даст ей уйти, но здравый смысл твердил, что это вздор, наваждение.