– Нет, со мной все в порядке. Я просто не очень хорошо спала.

Произнеся эту фразу, Камилла опустила глаза. Она не хотела, чтобы Хьюго Чеверли услышал в ее словах упрек, и была рада, что он не сердился на нее.

– Я тоже, – неожиданно проговорил он. – Я поднялся на палубу и наблюдал, как корабль пришвартовывается. Это давалось нелегко, потому что после шторма было все еще сильное волнение. Но капитан управлял судном очень умело, и мы прибыли в порт точно по расписанию.

Последовала легкая пауза, а затем, будто он уже давно собирался сделать это, Хьюго Чеверли наклонился к Камилле и произнес:

– Я должен извиниться, мисс Лэмберн, за то, что я сказал вам вчера вечером. Это было непростительно с моей стороны, и у меня нет никаких оправданий. Я могу лишь просить у вас прощения.

Он произносил традиционные в подобном случае фразы, но у Камиллы было ощущение, что за его словами скрывается какое-то более глубокое чувство, которого она не могла понять.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, голубые глаза вглядывались в серые, словно Камилла взглядом пыталась убедить Хьюго не быть больше ее врагом. Когда ей показалось, что он готов сдаться, Хьюго поспешно встал из-за стола.

– С вашего позволения, мисс Лэмберн, я вас покину. На этой остановке мы меняем лошадей, и я должен проследить за тем, чтобы новая упряжка была хорошо выезжена.

Не взглянув на нее, капитан Чеверли вышел из комнаты. Камилла знала, что это был лишь предлог, чтобы оставить ее. Невольно она подняла руку, словно хотела остановить Хьюго, его имя трепетало у нее на губах. После того как он вышел из комнаты, Камилла обнаружила, что он даже не закончил свой завтрак, а бокал коньяка так и остался нетронутым. Она подождала несколько минут, надеясь, что он вернется, потом медленно поднялась наверх. Баронесса чувствовала себя немного лучше. Хьюго Чеверли оказался прав, заставив ее немного поесть. А может быть, коньяк оказал на нее благотворное действие, но, как бы то ни было, баронесса уже без труда могла встать на ноги, хотя и цеплялась нервно за столбик кровати, уверяя, что вся комната кружится у нее перед глазами. Но, несмотря на это, она без посторонней помощи спустилась вниз, и через несколько минут они тронулись в путь. Баронессу устроили на заднем сиденье кареты, подложив ей под голову несколько подушек. Приняв ложечку настойки опия, она заснула.

Уложив баронессу, Камилла опустила окно и, сняв шляпку, позволила ветру играть ее волосами. Было очень приятно ощущать на лице солнечное тепло. Единственное, о чем жалела Камилла, это о том, что она едет в карете, а не верхом, и что ей не с кем поговорить.

Собственные мысли пугали Камиллу. Ей чудилось, что она идет по узенькой дощечке через глубокую пропасть и в любое мгновение может поскользнуться и ввергнуться в темную пучину волн. Она знала, что, если это случится, она захлебнется в тех чувствах, в которых не смела разобраться.

Время тянулось бесконечно долго. Камилла чувствовала, что кучер старается ехать очень осторожно. Но даже если бы он гнал лошадей, баронесса, лежавшая неподвижно на заднем сиденье, укрытая роскошным меховым пологом, который, как догадалась Камилла, предназначался ей самой, вряд ли бы проснулась. Девушка не могла удержаться от улыбки, подумав, как бы все в Мелденштейне удивились, если бы увидели, какое заботливое внимание оказывает она своей попутчице, которая к тому же скоро станет ее собственной фрейлиной.

Часы тянулись медленно, пока, наконец, около семи вечера они не въехали во двор очаровательной старой гостиницы. Всю дорогу из Амстердама они ехали по равнинной, безлесной местности. Однако теперь пейзаж изменился, они въехали в лес, где уютно расположилась гостиница, которой было не менее ста лет.