В Зоне Четыре ей не хватало деятельности. У себя от мужчин привыкла делать очень многое, чем только не занималась! Здесь она не могла придумать для себя никаких других занятий, кроме обновления гардероба, но тут ей было невозможно развернуться как личности. Эл-Ит начала заказывать новые наряды городским портным, — этим хотя бы стимулируя швейное производство в Зоне Четыре. Она снова стала стройной и пылкой, и ей потребовались наряды, соответствующие этой новой Эл-Ит, — какой она воспринимала себя и какой ее видели женщины, шутившие, что скоро наступит время для очередной беременности.

Но Эл-Ит чувствовала, что второй ребенок — это не то, чего от нее ждут Надзирающие. О нет, она исполнила свое предназначение… и все же барабан бил безостановочно: а, может, и правда, согласно высшему замыслу, у Бен Ата должен родиться еще один ребенок?

Однажды поздней ночью к ней явился Бен Ата, увидел жену, и его снова потянуло к ней: Эл-Ит ему показалась совершенно незнакомой. И она, конечно, вовсе не отказывала ему и не препятствовала. Наоборот, она почувствовала, что страстно желает его. И это было для нее новым ощущением: Эл-Ит объяснила его тем, что часами ежедневно работает над своей внешностью, примеряя платья того или иного фасона, выгодно подчеркивающие грудь или ноги, или руки, укладывала волосы по-разному под опытным присмотром Дабиб, которая с восторгом помогала королеве обрести прежнюю красоту. Если отдаешь все силы совершенствованию собственной внешности, причем постоянно вдохновляешься одной мыслью — привлечь мужа, — тогда, вероятно, этих усилий достаточно, чтобы вызвать бешеное желание. Все логично: причина и следствие, результат. Сколько затратишь сил — столько и получишь в ответ… так рассуждала Эл-Ит.

А Бен Ата, наслаждаясь красотой жены, тем не менее заметил ей:

— Помнишь, как у нас с тобой все раньше бывало?

— И как же? — спросила она, хотя прекрасно все помнила сама.

— Неужели забыла… — Сейчас ему казалось, что тогда все это происходило у них подолгу, конца было не видно, вспоминалось теперь как потерянный рай. Тогда Эл-Ит была другой — веселой, нежной и смешливой, но в то же время этим отгораживала от благодарного Бен Ата свой мир, который, как он знал, был омрачен неизвестным, трудным, грозил различными опасностями. — Эл-Ит умела быть утонченной и легко, как бы танцуя, переходить от одного удовольствия к другому, до тех пор, пока уже невозможно было оставаться порознь, и тут следовала вспышка, сжигавшая их обоих, а теперь… в каком-то смысле это больше уже не повторялось. Да и как оно могло повториться, если у них были разные подходы к самому акту соития?

— Ну, так как же было у нас тогда? — деловым тоном спросила она. Хотя сама прекрасно все знала.

— Ты тогда была другой.

— А сейчас?

— Теперь — я словно тебя пропахиваю. Да, я тебя вспахиваю!

— Ну да, — выдохнула она, содрогнувшись. — Кто спорит, ты пашешь. Мне это надо, просто очень. Ты должен это делать. Пойми.

— Да разве я жалуюсь, — добродушно сказал Бен Ата, оценивающе оглядывая ее с головы до ног. — Ты не подумай, что я жалуюсь.

— Как раз пожаловался!

— Создается такое впечатление, будто тебе надо, чтобы я тебя стер в порошок. Чтобы тебя унизили. Ты только лежишь и стонешь, а я… все пашу и пашу.

— Ну да. Ну да. Вот теперь, Бен Ата, я так возбудилась, так… Сейчас просто взорвусь. Мне надо, чтобы ты… меня заполнил. Просто… сделай это. Прямо сейчас. Ты должен. Мне это необходимо.

И он это сделал. Бен Ата входил в нее долго, настойчиво, все глубже и глубже, пока она не застонала и не отключилась под ним.

Но это было совсем не то, что ему помнилось по прошлому опыту, не те волшебные ощущения, которые превосходили все, что он до того в своей жизни испытывал с женщинами, и теперь у него иногда мелькали сомнения, а было ли это вообще.