Ваксиллиум ощутил немедленный всплеск тревоги, за которым последовал стыд. Потом поднялся и подошел к окну:

— Как ты узнала?

— Отражение в зеркале, дитя, — пояснила бабушка, держа обеими руками чашку с чаем и не глядя в его сторону. — Сделай, что я сказала. Будь любезен.

Помрачнев, Ваксиллиум поплелся вокруг деревянного строения и вошел в переднюю дверь. Внутри пахло политурой для древесины, которую он сам не так давно помог нанести и которую еще не успел смыть из-под ногтей.

— Почему ты… — закрыв за собой дверь, начал Ваксиллиум.

— Пожалуйста, сядь, Асинтью.

Он подошел к столу, но не занял место для гостя. Остался там, где несколько минут назад стоял констебль.

— Твой почерк. — Бабушка дотронулась до листка, который оставил констебль. — Разве я не говорила тебе, что проблема с Форчем под контролем?

— Ты многое говорила, бабушка, но я верю доказательствам, которые вижу сам.

Ввафендал подалась вперед, над чашкой в ее руках вился пар.

— Ох, Асинтью… А я думала, ты хочешь стать здесь своим.

— Хочу.

— Тогда почему подслушиваешь у меня под окном, а не занимаешься вечерней медитацией?

Ваксиллиум покраснел и отвернулся.

— Жизнь террисийцев подчиняется порядку, дитя, — продолжала бабушка. — Мы не случайно придумали правила.

— А разве сжигать дома не против правил?

— Разумеется, против, — многозначительно ответила Ввафендал. — Но Форч — не твой подопечный. Мы говорили с ним. Он раскаивается. Его преступление в том, что он сбившийся с пути юнец, который слишком много времени проводит один. Я попросила кое-кого из сверстников с ним подружиться. Он понесет кару за свое преступление, но по нашим законам. Тебе больше хочется, чтобы он гнил в тюрьме?

Ваксиллиум помедлил, потом вздохнул и рухнул на стул перед бабушкиным столом.

— Я хочу понять, что правильно, — прошептал он. — И поступать как надо. Почему мне так трудно?

Бабушка нахмурилась:

— Отличить правильное от неправильного легко, дитя. А вот необходимость постоянно выбирать, что тебе следует делать…

— Нет! — выпалил Ваксиллиум и поморщился. Перебивать бабушку Ви было не очень мудро. Она никогда не повышала голос, но ее неодобрение ощущалось как надвигающаяся гроза. Он продолжил чуть тише: — Нет, бабушка. Отыскать правду совсем не легко.

— У нас для этого есть традиции. Тебе об этом каждый день говорят на уроках.

— Это одна точка зрения, — возразил Ваксиллиум. — Одна философия. А их так много…

Бабушка потянулась через стол и накрыла его руку своей. Ее кожа была теплой от чашки с чаем.

— Ах, Асинтью! Понимаю, как тебе трудно. Ты ребенок двух миров.

«Два мира, — тотчас же подумал он, — а дома-то нету».

— Но ты должен прислушиваться к своим учителям. Ты обещал мне, что, пока находишься здесь, будешь подчиняться нашим правилам.

— Я пытался.

— Знаю. Теллингдвар и другие наставники тебя хвалили. По их словам, ты усваиваешь материал лучше всех — то есть ты как будто жил здесь всегда! Я горжусь твоими успехами.

— Другие ребята не принимают меня. Я пытался поступать так, как ты говоришь, — быть более террисийцем, чем остальные, доказать им, что в моих жилах течет такая же кровь. Но они… я никогда не стану для них своим, бабушка.

— «Никогда» — слово, которое часто используют юные, — потягивая чай, проговорила Ввафендал, — но редко понимают.