— Да пошел ты! — нетерпеливо оборвал его Гусак. — Ни в коем случае! Мое шоу должно предстать перед общественностью в виде ослепительного символа культуры и прогресса! Нет, мы должны не позднее чем завтра вечером устроить в новой мэрии состязание по устной орфографии!

— Чиво, чиво? — ошарашенно переспросил Лошак.

— Да ничаво! — ответил Гусак. — Все очень просто. — Судья будет называть какое-нибудь длинное и заковыристое слово, а участники должны правильно произнести те буквы, из которых оно составлено, вот и все! А на следующее утро, когда откроется доступ к урнам для голосования, наши славные избиратели наверняка еще будут пребывать под впечатлением от этого грандиозного увеселения, и моя кандидатура пройдет на пост мэра подавляющим преимуществом голосов!

— Интересно, — пробормотал я, глядя в потолок, — сколько тут у нас сыщется народу, способного правильно произнести по буквам хотя бы свое собственное имя?

— Убежден, что в нашем лагере наберется никак не меньше трех дюжин человек, какие очень даже умеют читать и писать! — несколько раздраженно ответил Гусак. — А этого больше чем достаточно! Но нам будет нужен судья, который станет диктовать слова. Сам я этим заняться не могу, поскольку это не пойдет на пользу моему положению в обществе. Кто еще у нас достаточно образован, чтобы справиться со столь ответственным поручением?

— Я! — одновременно сказали Джерри Бренной и Билл Гаррисон.

После чего, угрожающе оскалясь, они злобно уставились друг на друга. Этих двоих можно было обвинить в чем угодно, но только не в том, что они испытывают друг к другу дружеские чувства.

— Но судьей может стать лишь кто-то один! — авторитетно заявил Гусак. — Придется подвергнуть проверке ваши способности. Кто из вас правильно скажет, как пишется Константинополь?

— К-у-н-с-т-к-а… — начал было Гаррисон. Но Бренной тут же разразился громогласным издевательским и весьма обидным хохотом, а отсмеявшись, добавил несколько нравоучительных фраз о невежественных выскочках.

— Сам ты невежда! — довольно-таки кровожадно возразил ему Гаррисон.

— Джентльмены! — пронзительно выкрикнул Гусак. Развить свою мысль ему уже не удалось, поскольку он и так едва успел нырнуть под стол, когда спорщики одновременно потянулись за револьверами. Стрелять они начали тоже одновременно.

Когда пороховой дым наконец слегка рассеялся, Гусак вылез из-под стола для игры в рулетку и принялся ругаться.

— Вот и еще два моих самых надежных избирателя навеки увенчали себя посмертной славой! Хорошенькую же свинью они мне подложили! — неистовствовал он. — Какого черта ты не остановил их, Брекенридж?

— Мой отец приучил меня никогда без спросу не лезть в чужие дела, — вежливо объяснил я. — А оба покойных были взрослыми, очень даже совершеннолетними людьми, вполне способными отвечать за свои поступки. Что они, собственно говоря, и сделали.

Я потянулся за новой выпивкой, поскольку шальная пуля вышибла стакан из моей руки, и при этом случайно увидел нечто, уязвившее меня до глубины души.

— Эй ты! — окликнул я бармена. — Ты зачем записал на мой кредит разбитую выпивку? Перепиши ее счас же на Джерри Бреннона, ведь это его пуля разнесла вдребезги мой стаканчик!

— И не подумаю! — резко отозвался бармен, но, взглянув на мое потемневшее лицо, торопливо снизошел до объяснений: — Видишь ли, Брек, все дело в том, что я уже довольно давно подметил: мертвецы почему-то никогда не платят по счетам!

— Прекратите счас же ваши ничтожные, жалкие препирательства по поводу пустых и бессмысленных пустяков! — зашипел Гусак Уилкерсон.