— «Ваша дочь Янинка благополучно приехала. Точка. Сердечный привет и счастливого Нового года желают Трангоши», — диктовал отец дяде Врбику.

Яна все время хихикала. Но Вок был тронут. Какой у него, оказывается, замечательный отец! Не экономит на словах и заполняет телеграмму ненужными приветами. Уж если делать, так делать!

А наш замечательный отец был в восторге от самого себя и уже не мог прекратить добрые дела.

— Послушайте, дети, естественно, вы, старшие, — сказал он после ужина, — ступайте посидите в столовой с молодежью.

Я чуть не свалился со стула. В столовую, после ужина! После ужина мы туда даже нос сунуть не смеем! Нам можно заходить туда только днем, чтобы помогать, когда много народу. Да и то не всегда. Когда много народу, я обычно вытираю посуду, а Вок бегает в погреб. А присесть за стол — такое нам бы и в голову не пришло!

Я вскочил со стула: а вдруг отец раздумает! В столовой была куча знакомых ребят из Подбрезова, среди них и Юло Мравец. Я с ним еще и поговорить толком не успел. Я вскочил со стула слишком быстро, и в этом была моя ошибка. Габа заревела, она тоже рвалась пойти. Она просто не выносит, когда меня считают старшим. Все думает, что я ей ровня.

— Не спорь с ней, — шепнул мне отец, — потом незаметно исчезнешь. Ясно?

Это был уже третий по счету добрый поступок отца. А если считать Боя, то четвертый. А ведь еще не праздник.

Я с равнодушным видом уселся обратно, чтобы провести Габу. А Йожка с Яной ушли. Через окошко я видел, как подбрезовцы освобождают им место на скамейке у стены. Они, сгрудившись, сидели за одним столиком возле елки, чтобы не занимать места, предназначенные для городских лыжников, и не портить отцу коммерцию. Городские должны сидеть на хороших местах, чтобы тратить побольше денег. А у Юло Мравца и его друзей денег не густо. Им главное — побегать на лыжах, и у нас они заказывают только чай или малиновую воду. Отец, конечно, любит туристов с деньгами, но и безденежную молодежь всегда охотно приютит и оставит ночевать хотя бы и на соломенных тюфяках. Вот и теперь он усадил их за елкой. Велел Юло принести с веранды скамейку, потому что на четырех стульях всем им не усесться. Так за елкой образовался самый приятный и веселый уголок во всей столовой.

Яна сидела, крепко прижавшись к Йожо, а с другой стороны уселся Юло Мравец. Он то и дело вскакивал, чтобы принести какую-нибудь ерунду. Сначала Яна была не в своей тарелке и испуганно поглядывала на Вока, но вскоре начала громко смеяться вместе со всеми остальными. Громко, но сдержанно. А это не просто, когда Юло Мравец начинает откалывать свои штучки.

Прошло добрых полчаса, пока Габа перестала следить за мной, и я незаметно испарился.

Мне досталось место на самом кончике скамьи. Сейчас молодежный уголок притих: обсуждали завтрашний поход.

— Пожарники утверждают, — говорил Юло Мравец, — что на северных склонах снег лучше (пожарниками Юло Мравец называет работников горной службы). — А здесь, говорят, опасно.

— Воображают из себя, — сказал Лайо (фамилии не знаю), — нагоняют на людей страх, чтобы драть нос повыше. Лавины и заносы, страшные метели и туман — это по их части.

— И снег, говорят, тяжелый. Его называют «свернисебешею».

Все засмеялись.

— А он и правда тяжелый, как кирпич!

Ребята повернулись к Анче, сестре Юло, и, перебивая друг друга, начали рассказывать, как у нее после обеда под самым Дюмбером, когда она делала «елочку», слетела лыжа. Юло нашел эту лыжу в лесу — она торчала в снегу.

Лыжа глядела в небо, и ветер наигрывал на ней серенады горе-лыжникам.

Это, конечно, шуточки. Метель ночью утихла, и сегодня на дворе было тихо, как в комнате.