Единственный бодэч еще не свидетельствовал о том, что некий акт насилия может произойти в обозримом будущем. Если они появлялись по двое или по трое, угроза возрастала.

По собственному опыту я знал: если их гораздо больше, до беды осталось совсем ничего. Многие и многие могут погибнуть в ближайшие дни или даже часы. Хотя три бодэча напугали меня, я порадовался тому, что их не тридцать.

Дрожа от предвкушения, бодэчи склонились над спящей Юстиной, словно внимательно ее изучали. Словно уже кормились ее энергией.

Глава 2

Лампа над изголовьем второй кровати тоже горела в режиме ночника, но отрегулировала ее не Юстина. Нужную яркость установила дежурная монахиня, полагая, что именно такая больше всего устроит девочку.

Юстина, частично парализованная и лишившаяся дара речи, мало что делала сама и ни о чем не просила.

Когда Юстине было четыре года, ее отец задушил мать. Говорили, что после того, как несчастная умерла, он заталкивал ей в горло стебель розы со всеми шипами, пока цветок не оказался между губами.

Маленькую Юстину он утопил в ванне, точнее, решил, что утопил. Оставил ее там, по его разумению, мертвой, но девочка выжила, хотя длительное кислородное голодание привело к необратимым нарушениям мозговой деятельности.

Долгие недели она находилась в коме. Спала и просыпалась, но, проснувшись, практически не могла общаться со своими спасителями.

На фотографиях четырехлетняя Юстина — удивительно красивый ребенок. Полная жизни. Буквально светится изнутри.

Восемью годами позже, в двенадцать, она стала еще прекраснее. Нарушения мозговой деятельности не привели к лицевому параличу. Более того, хотя большую часть времени она проводила в помещении, кожа не приобрела характерной бледности. У Юстины сохранился здоровый цвет лица, на коже не было ни единого прыщика.

Красота Юстины была целомудренной, словно у мадонны Боттичелли, неземной. У всех, кто знал Юстину, красота эта вызывала не зависть или похоть, но благоговение и, как ни странно, что-то вроде надежды.

Подозреваю, что три угрожающие фигуры, разглядывающие девочку с повышенным интересом, появились здесь не из-за ее красоты. Скорее их привлекла выдержавшая все испытания чистота Юстины и ожидание (а может, они знали это наверняка) ее скорой и насильственной смерти.

Эти три тени, черные, как затянутое низкими облаками ночное небо, не имели глаз и тем не менее сладострастно таращились на Юстину, не имели ртов, но я буквально видел, как бодэчи облизываются, предвкушая смерть этой девочки.

Я видел, как собрались они у дома престарелых за многие часы до того, как землетрясение разрушило здание. Видел их на бензозаправочной станции перед взрывом и пожаром. Видел, как много дней подряд они ходили за подростком Гэри Толливером, прежде чем тот подверг пыткам и убил всю свою семью.

Одна смерть не привлекает их, две смерти тоже, даже три. Они предпочитают массовую гибель людей, и для них представление не заканчивается, пока последнюю жертву не отправляют к праотцам.

Вроде бы они не способны воздействовать на наш мир, то есть не полностью присутствуют в нашем времени и пространстве, присутствие их, можно сказать, виртуальное. Но они находят нашу боль, наблюдают за ней, кормятся ею.

Однако я их боюсь, и не только потому, что их появление — знак грядущей беды. Пусть на текущий момент они не могут влиять на наш мир, меня не покидает ощущение, что я — исключение из правил, которые их ограничивают, и уязвим для них, как уязвим муравей, оказавшийся в тени опускающегося ботинка.

Рядом с иссиня-черными бодэчами Бу казался более белым, чем всегда. Он не рычал, но с отвращением наблюдал за этой призрачной троицей.

Я сделал вид, будто пришел сюда, чтобы убедиться, что термостат отрегулирован должным образом, а окно плотно закрыто и сквозняка нет. Потом у меня возникло желание извлечь серу из правого уха и кусочек салата, застрявший между зубами.